Блондин широко улыбался, как идиот, и Болдх, превозмогая страх, выдавил похожую улыбку, хотя к глазам уже подступали слезы.

— Ещё дюйм, и ты бы сдох. — Владелец вулжа окинул безумным взглядом свою добычу и воткнул длинное древко в землю. Болдх во все глаза смотрел на лезвие, намазанное чем-то вонючим. Отравленное?

Но не успел он присмотреться, как мускулистая рука разбойника легла на рукоять Сполоха и отобрала меч.

Небо тут же померкло, солнце скрылось за тучами; с жутким визгом, сгибая деревья, налетел порыв ветра. Все, включая Болдха, тревожно заозирались.

Вскоре небо прояснилось, и ветер стих.

Вор пожал плечами и вернулся к мечу.

— Сойдет для начала, — дал оценку он и кинул меч брату, который все ещё не мог отвести взгляд от деревьев. Тот поймал пламенник за рукоять и с беспокойством принялся его разглядывать. Пока он задумчиво крутил меч так и эдак, второй продолжил обыскивать Болдха в поисках ценностей.

Вор быстро прикарманил ожерелье из зубов акулы с прекрасной жемчужиной, а остальные предметы раздал подельникам: брошь в форме ятагана; кожаный пояс, украшенный гранатами; тяжелые браслеты из нефрита; даже любимый бурдючок Болдха из кожи ящерицы — все эти дорогие сердцу сувениры из дальних стран, в которых он побывал, мест, таких далеких, что никто, кроме него самого, и представить не мог, где их искать! Болдх был в ярости: у него отнимали самое дорогое.

Но о Сполохе он не жалел: даже лучше, что они забрали эту жуткую штуку.

Вожак наконец оторвал взгляд от пламенника и посмотрел на брата.

— Ну что, мы готовы, Катвулф?.. Отлично, тогда возвращаемся к остальным; они уже должны были закончить. Флекки, свяжи дядю. Поведешь его.

Хогерка, одетая почти как монахиня — в плащ с капюшоном — вразвалочку направилась к Болдху, распуская длинный моток ржавой проволоки. Пока грелл держал руки пленника за спиной, Флекки больно связала его запястья. Платье красноречиво говорило, что она из речных хогеров. От одежды шел затхлый запах, слегка отдававший тиной; даже набор медных орудий на поясе позеленел от сырости. Закручивая врезавшуюся в запястья Болдху проволоку, Флекки не спускала глаз с пленника. Лицо хогерки, серое, с резкими чертами, расчетливое — типичное для ее расы — было вороватым и наглым, как у остальных бандитов.

Руки свяжем мы прутком.

Ослепим глаза огнем.

Поколотим, изобьем.

Кожу заживо сдерем.

Так она пела за работой. Закончив, хогерка взяла в руку пату и стала подгонять Болдха уколами острия.

Уже на выходе с поляны главарь на секунду остановился и обернулся к Болдху.

— И, друг, — выкрикнул он, — подтяни-ка штаны... Вот молодец!

* * *

Вряд ли Великандия успела сильно измениться с момента пленения Болдха, но в его глазах страна вдруг утратила всю свою красоту и очарование. Она стала холодной, суровой и безжизненной, как каменистая пустошь, пепельно-серой; и теперь эту бесцветность суждено оживить лишь алой пролитой крови.

Боль от ожога на лице острыми иглами стреляла в голову, вызывая приступы тошноты. Ко всему прочему Болдх обливался потом, и причиной тому был не только страх. Сам воздух изменился, стал липким, как в джунглях, и душным, как в поздний вечер на свежескошенном поле.

Едва заметный ветерок донес голоса откуда-то спереди: звенящие от ярости, гневно клокочущие. Особенно один. Когда они подошли поближе, Болдх различил голос Нибулуса; тот изрыгал неистощимый поток высокохудожественной, лихо закрученной брани, и Болдх не осмеливался даже подумать, кому эта брань предназначена, и почему.

А затем странник увидел своих товарищей, и его сердце облилось кровью. Они стояли на склоне поросшего колокольчиками луга, спускающегося от вековой рощи с раскидистыми дубами. Обступив Женг. Плечом к плечу. С оружием в руках.

Окруженные остальными ворами.

Болдх разочарованно осмотрел вторую часть банды. Их также было семеро: четыре мужчины, одна женщина, ещё один хогер и — такое он видел впервые в жизни — дракус. От этих воров, как и от схвативших Болдха, веяло какой-то разнузданной кровожадной удалью.

До драки дело пока не дошло, зато хватало смачных ругательств, которые, извергаясь, словно лава, накаляли атмосферу Насколько Болдх мог разобрать с такого расстояния, обличительная речь Нибулуса предназначалась не стоящим перед ним налетчикам, а двум жрецам: оба явно отказывались выполнить его приказ и «заняться делом». Нибулус был без доспехов (оказавшись в Великандии, он больше их не надевал), однако, судя по решимости с которой пеладан сжимал Анферт, ни о каком повиновении и речи не шло.

— Да что с вами обоими? Ещё и не из таких переделок выходили! Деритесь же!

Но драться было некому. Лесовик лежал на земле, пытаясь подняться и зажимая глубокую рану на лбу. Паулус, очевидно, ждал, когда вернется Болдх и перевес сил чуточку изменится, и потому стоял наготове, не двигаясь с места. Обнажив полуторный меч, наёмник бесстрастно смотрел на стоявшего перед ним разбойника в маске, который пытался запугать его своим обширным набором жутких орудий.

А Катти... плута уже и след простыл.

Болдха грубо подтолкнули, и ещё раз — сильнее, так что он споткнулся и едва устоял. В конце концов странник получил такой тычок в спину, что потерял равновесие и грохнулся на землю. Хотя в последний миг ему удалось повернуть голову, чтобы не удариться обожжённой щекой, он все равно громко закричал, когда острые травинки впились в обгоревшую кожу.

Сильные руки поставили Болдха на ноги и снова подтолкнули вперед.

Две группы с радостным гиканьем воссоединились, и в сторону окруженных путников был дан залп из грубых выкриков, сопровождавшихся непристойными жестами.

Нибулус, который тоже рассчитывал на возвращение Болдха, наконец его увидел. А ещё он увидел, кого тот с собой привел, и связанные руки, и хогерскую пату у шеи. У пеладана отвисла челюсть.

— Болдх, дурная твоя голова! Ты что делаешь? — Он так разозлился, что сам не понимал, что несет.

— Вас спасать пришел, — едва отдышавшись, выкрикнул Болдх. — Разве не ясно?

Когда они приблизились, разбойник из второй группы что-то крикнул на незнакомом языке главарю схватившей Болдха шайки. Это был невысокий коренастый мужчина лет под сорок, который как раз благодаря своей обычности выделялся их этой странной компании. Короткой стрижкой, полным краснощеким лицом и ничем не примечательной одеждой он скорее походил на каменщика, чем на вора.

Однако на поясе у него висела здоровенная «утренняя звезда», и вдобавок он держал в руках мушкетон, направленный прямо на Нибулуса.

После воссоединения разбойников расклад стал четырнадцать против четырех, если не считать обездвиженных Болдха и Лесовика. По мнению Болдха, им оставалось лишь сдаться; попытки договориться стали бы пустой тратой времени, а сопротивление — самоубийством.