Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совьон помедлила. Походила рядом. Усмехнулась.
– Извини.
– Ладно уж.
– О тебе теперь ходит дурная слава.
– Вот как? – Рацлава подвинулась, освобождая Совьон место. – Мне кажется, наоборот. Слава что надо.
Совьон села на скамью и легонько потянула Рацлаву за косу.
– Я не верила, что ты выживешь, – призналась она. – Даже мысли не допускала.
– Я и сама порой сомневалась. Если хватало времени на сомнения. Если подумать, в Матерь-горе я только и делала, что ткала… С незначительными перерывами. А что приключалось с тобой?
– Много что. – Совьон неосознанно положила руку на живот, отныне перечерченный бугристыми шрамами. – Год выдался тяжелый.
– Точно. – Рацлава обернулась. – Где твой ворон, Совьон? Я его не слышу.
– Улетел по делам. Это я, бездельница, здесь прохлаждаюсь… Кто это?
Им много что нужно было обсудить, и Совьон понадеялась, что у них еще будет время – а сейчас Рацлаву позвали. Протяжно и чуть требовательно, по имени. В саду появилась девушка – позже Совьон скажут, что это вторая беглянка из Матерь-горы; а пока девушка увидела незнакомого человека, замялась и коротко кивнула.
– Солнце садится, – объяснила она. – Холодает. Рацлава, пойдем.
– И мне нужно спешить. – Совьон поднялась на ноги и добавила шутливо-хвастающимся тоном: – К княгине. Представляешь?
– О, вполне.
Пальцы Совьон коснулись ее рукава – Рацлава нашла ее протянутую руку и предложила пойти вместе с ними. Совьон согласилась и принялась заплетать косу: она и так в глазах местных женщина, отбившаяся от дома и рода – от всего, от чего только можно было отбиться. Незачем усугублять.
На ходу она заметила, что Рацлава слегка прихрамывала.
– Что с ногой?
Та криво улыбнулась.
– Неважно. Заживает уже. Это что, старая привычка? – И обратилась к девушке, бредущей рядом: – Совьон опекала меня с самого Черногорода.
Княгинина горница была хорошо освещена лучинами и свечами. Здесь рукодельничали и юные девицы, и взрослые женщины. Рядом с Гедре Витовной, как решила Совьон, сидела кормилица или нянька – лет на тридцать старше ее самой.
Совьон поклонилась, представилась и села туда, куда ей указали – не хватало только, чтобы и ей дали веретено или иглу. Вот было бы неловко! Единственным, что она умела прясть, были чары, а зашивала она одни раны или дыры на одежде. Но Совьон ни к чему не принуждали: она оглядывала горницу и спокойно ждала, когда к ней обратятся.
На княгине было красно-калиновое платье – такой красный, как знала Совьон, был цветом Витовичей. Более приглушенный, чем гуратский алый, но все же похожий. Кроме Гедре, такой цвет носила только рыжая девушка подле нее. Княжна, значит.
– Как твое здоровье, Совьон из…
– Висму-Ильнен, – ответила она. – Благодарю, княгиня. Хорошо.
Раньше Совьон часто называла себя родом из ближайших к Висму-Ильнен деревенек. А нынче вот как захотела.
– Висму-Ильнен? – переспросила Гедре. Говор у нее был непривычный для уха Совьон, слишком жесткий. – Кажется, это какое-то местечко на севере?
Да уж. Местечко.
Княгиня расспрашивала ее учтиво – по мнению Совьон, даже чересчур; она бы не отказалась поскорее выяснить, чего от нее хотели. Женщины молча занимались шитьем и пряжей, а княгиня степенно разговаривала с Совьон сперва про ее дом, потом – про битвы, свидетельницей которых она стала. Совьон начала было думать, что Гедре Витовну беспокоил Сармат-змей и разрушения, которые он учинил, но оказалось, нет.
Слово за слово, и княгиня подвела ее к разговору о Хортиме Горбовиче.
Ну конечно. Могла бы и догадаться: он ведь жених ее дочери. Только и Совьон знала немногим больше, чем сама Гедре Витовна. Войска Хортима останавливались в Старояре, а княгиня не походила на безвольную теремную затворницу – наверняка что-то да выясняла.
Латы восхищался Хортимом, но то Латы, его старый друг. Иные говорили, что к нему на кривой козе не подъедешь, и Совьон охотно в это верила. Она встречала в лагере многих толковых людей, но к Хортиму Горбовичу стал вхож один Лутый. А есть ли смысл мерить по человеку, который перехитрил Сарматовых слуг и бежал из Матерь-горы? Несложная задача для такого шельмы – заручиться поддержкой гуратского князя.
Совьон мысленно скривилась. Это она тоже обсудит с Оркки Лисом – не успел воспитанник вернуться из плена, а он уже его науськивает.
– …ходят слухи, он человек с нравом.
Совьон не знала, какие это слухи, и промолчала. До Старояра уже дошла новость о том, как князь Хортим искалечил людей Путяты Радовича, или еще нет?
– Он и должен быть с нравом, Гедре Витовна, – ответила женщина, которую Совьон приняла за старую няньку. Наверное, некогда она вырастила княжеских детей, и за это теперь сидела при княгине, на почетном месте. – Хочешь спросить у нашей гостьи, не безумен ли он?
Совьон приподняла брови.
– Нет. Не безумен. С чего ему быть таким?
Зеленые глаза княгини полыхнули. Ее рот дернулся.
Совьон поняла: она была не рада породниться с Хортимом Горбовичем и даже не пыталась это скрыть.
– С того, что на его долю выпали страшные вещи. Взаправду страшные, не стану отрицать. Можно ли пережить такое и не повредиться рассудком? – Гедре расправила шитье на коленях. – Я не хочу, чтобы он вымещал свою боль на моей дочери.
Совьон тут же перевела взгляд на княжну – она рукодельничала и кротко молчала, как и остальные девушки.
– Остынь, моя государыня, – тихо посоветовала нянька. – Когда он вернется, твое неодобрение может сослужить нам дурную службу.
– Когда он вернется, я костьми лягу, но не отдам ему дочь – если пойму, что он для нее опасен.
– Государь-князь так решил. – Нянька покачала головой. – Не бабье дело – ему перечить.
Княгиня Гедре посмотрела так, что Совьон тут же прониклась к ней глубоким уважением.
– Горуша, – обронила она предупредительно.
Надо же. Судя по имени, уважаемая служанка была родом из Пустоши – любопытно, как у них на юге все переплетается! Совьон уже радовалась тому, что ее позвали. Она принялась изучать старую няньку: кожа – сморщенная, загорело-смуглая; седые волосы – под синим платком.
– Моя государыня, – продолжила Горуша ласково, точно никого, кроме них, не было в горнице. – Не стращай княжну. Ее жених знатного рода. Он убил Сармата-змея. Он…
– Знатного рода! – воскликнула Гедре. – Я бы отдала все староярские богатства, лишь бы не иметь ничего с Горбовичами. Его отец запер мать своих детей, бедную княгиню Меланью, в далеком степном храме. Сказал ли он ей, что ее старший сын погиб? А то, что он выслал младшего побираться по миру? Жива ли она сейчас или давно зачахла от горя? А его дед! Он воевал с тукерами и заживо сварил Мэрге-хана в котле. Потом, помнится, взял себе тукерскую наложницу, которая