– …и сказал, будто я похож на льдистого великана. Дурень Сёнге рассмеялся и расписал меня, точно Исотуна: шрамы вместо трещин.

Какое-то время ворожец не мог вдохнуть – в груди сперло, – только разевал рот, будто рыба на суше. Безрод, усмехаясь, протянул укупорку с крепкой брагой.

– И через годы ты вернул долг, – наконец прошептал Стюжень, обретя дар речи. – Гойг ровно в зерцало заглянул…

Сивый, пожав плечами, задрал голову. Небо синее, облака белые, древесные кроны зеленые. Ворожец руками крепко стиснул посох-оберег и не отводил глаз от костра. Внутри будто жила оборвалась и образовалась жуткая пустота. Ровно вынули середину из человека, и осталась дырища в пузе – пугает, зияет.

– Зерцало. Дружина. Трое, – напомнил Безрод.

– Да-да, – отрешенно пробормотал ворожец. – Дружина. Есть возможность противопоставить семерым потусторонникам ровню. Есть!

– Как?

– Найти непогребенных бойцов и вытащить их с Той Стороны мне не под силу. Никому такое не под силу в Сторожите. Но придать живым дух погибших можно.

Безрод нахмурился. Они же погибли!

– Да не хмурься, бестолочь! Соображай! Вот идешь ты в кузню и говоришь: «Сработай мне, чудо-мастер, необыкновенный меч, сто голов с плеч». Что заставит делать кузнец?

– Кровь лить на клинок. – Сивый кивнул. – Понял.

– И в том клинке навсегда останется твоя душа, хоть бы даже тело сгорело в тризном огне или истлело в безвестности. Я смогу запустить дух бойца в тело человека… я смогу, а ты нет. Понял, обормот?

Старик, будто мальчишка-озорник, показал Безроду язык. Сивый усмехнулся.

– Научи, и я смогу.

– Вот еще! Сам скажешь, кого хочешь видеть в дружине, или старику доверишься?

– Говори.

– Первым сосватаю тебе своего Залевца. – Верховный посерьезнел, вздохнул. – Мой дурень сгинул двадцать лет назад – бились далеко отсюда, на полудне. Неравный был бой, наши отступали, да враги на хвосте повисли. Увел погоню, и никто не вернулся, ни Залевец, ни шестнадцать догонщиков. Только меч после него и нашли.

Безрод, словно это было вчера, припомнил огромного бесплотного парня, что витал под сводом бани и помог выздороветь, когда верховный не позволил измученной душе отлететь прочь. Могуч Стюженев отпрыск, стоящий боец.

– Отвада обидится, если Расшибца не вспомнишь.

Сивый молча кивнул, помолчал и в свою очередь спросил:

– А что стало с мечом Брюнсдюра?

Ворожец на мгновение замер, потом кивнул:

– У князя хранится. Будто знал, что понадобится. Воитель, каких мало. Соображаешь, бестолочь!

– Странно выходит. – Безрод прикусил губу. – И дела мне нет, боян рядом рубится или оттнир.

– Не знаю, отчего мне кажется, будто на кону стоит нечто большее, чем твоя жизнь. – Ворожец вынул из костра уголек, положил на ладонь, прищурился и долго смотрел в красные сполохи, что мгновенно багровели под человеческим дыханием…

– Со мной пойдешь. – Следующим утром ворожец ни свет ни заря явился в старое святилище. – Поможешь.

– Далеко?

– Слушай внимательно. – Стюжень крепко встряхнул Безрода за плечи. – Не шутки шутим, дела серьезные. Абы куда сунуть душу из клинка невозможно. Для этого годится лишь человек при смерти. В твоем случае – обязательно вой. Непременно сильный, жилистый, крепкий и быстрый. Тебе не подойдут иные. И где прикажешь взять троих умирающих бойцов? Войны нет, малая дружина ушла дозором в море. Есть соображения?

Безрод молча уставился на Стюженя, и верховный сколько мог долго держал взгляд, не отводил. Потом плюнул и отвернулся. Тяжело, зараза! Будто хуже делается день ото дня.

– Троих бойцов должен добыть я?

– Догадлив, босота. – Старик невесело усмехнулся. – И времени у нас, как становится понятно, в обрез.

– Они уже близко. В нескольких днях пути.

– Своих резать – последнее дело, – буркнул ворожец, опускаясь на бревно. – Стало быть, под меч должны попасть чужаки, которых не жаль. Спрашиваю прямо: Коряга? Дергунь? Взмет? Живы все, ратную службу тащат у млечей. Тут недалеко.

Безрод поджал губы и мрачно покачал головой.

– А ты глазками на меня не сверкай! – рявкнул верховный. – И слюни подбери! Надо будет – на крови принесут нам победу!

– Нам?

– Да, бестолочь, нам! Сдается мне, что корешки этой истории гораздо глубже, нежели видится на первый взгляд, и в лучшем раскладе под горку укатают одного тебя. Считай, что у старого ворожца чутье взыграло.

– Больно мрачно.

– Еще не мрачно, я просто рассказчик плохой. Сёнге?

Безрод какое-то время молчал, потом коротко буркнул:

– Нет.

– Ты не ищешь легких дорог… Кто бы удивился. Выбор невелик, на все про все у нас два дня. День туда, день обратно. Двух дней хватит?

Сивый закусил губу, как будто прислушался к чему-то, и кивнул. Хватит.

– Вчера под закат на полдень ушли оттниры, пять бойцов, каковых сосед-князюшко под особую надобность вытребовал у рюгов.

– Почему на закате, почему именно полуночники?

– Уловка, стара, как мир. Парни броские, что и требуется. Их дело – быть как можно незаметнее в дороге и как можно заметнее на месте.

– Дабы своих в грязи не пачкать?

– Именно. Ты чье, бычье? И взятки гладки, – усмехнулся ворожец. – А поймают – не велика беда. Мол, знать не знаю, кто такие.

– Вои?

– И не простые. Таких в стенку не ставят и в куча-малу не суют без крайней нужды.

– Как понял?

– Каком кверху! – буркнул ворожец. – По дороге расскажу.

Сивый молча кивнул, за малое время собрался, приторочил к седлу одеяло, вскочил на Теньку. Ворожец из-под березы чуть поодаль вывел могучего буланого, кряхтя влез в седло. Махнул посохом на полдень, в объезд Сторожища, и Безрод углядел огромный меч старика, накрепко пристегнутый к переметной суме.

– Боги с нами, тронулись!..

– Глядят спокойно, не шумливы, слова взвешивают, держатся особняком, знакомств не заводят. – Походники шли скорой рысью, каковой к вечеру должны были оттниров настигнуть. – Оружие в порядке, в самых годах – не молодые, не старые, – сухи и поджары, налегке, не купцы. Пришли утром, нырнули на постоялый двор, ввечеру ушли. Что подумаешь?

Безрод слушал молча, время от времени кося на старика.

– И глядят, словно пронизывают. Ага, вот как ты сейчас!

– Сам видел?

– Да. – Ворожец кивнул. – Поросячий хвостик цена страже, если не научатся таких видеть даже под башлыком. Углядели, сообщили в терем. А с полуденной стороны как по заказу прилетел слух, будто зреет меж тамошними князем и боярином нарыв. Наши пятеро, надо полагать, нарыв и прижгут.