Когда графу напомнили, что он граф, он решил продемонстрировать свое хваленое высокомерие.

— А из тебя бы, пожалуй, получился неплохой стряпчий. Но недостаточно хороший, чтобы убедить меня. Если они меня окликнут, я им прокричу какую-нибудь тарабарщину. Я же буду в их форме, вот они и решат, что я какой-нибудь их татарин или калмык. И пропустят. А потом разыщу Сабину. Нет уж, голубочки, я пристрелю вас обоих, и со спокойной совестью поплыву один.

Эрика, все еще сидя на постели, принялась его снова упрашивать, но он на нее рявкнул:

— Молчать, ты, сука! Встать с постели и повернуться лицом к стенке!

Она отрицательно покачала головой. Внезапно он выпустил автоматную очередь у самых ее ног. Вскрикнув, она подтянула колени к груди, вскочила с постели и встала лицом к стене. Грегори рванулся к графу, но Малаку с неожиданной силой дернул его за руку обратно. Граф направил на Грегори автомат, облизнул пересохшие губы и с угрозой произнес:

— Ни с места, а то пристрелю тут же. Дай мне расправиться с этой продажной сукой, втоптавшей в грязь мое имя и святую Германию. У нее нет ни чести ни совести, и она заслуживает кары.

Он усмехнулся:

— Что, очень хочешь убить меня и жениться на ней. Но получится как раз наоборот: я убью ее и женюсь на Сабине Тузолто. Она до сих пор довольствовалась лишь жалкой ролью любовницы. И какая это была любовница! Лучшая в моей жизни. Правда, теперь мы с ней лишь добрые друзья. Но не забывай, подонок, что я граф фон Остенберг, мой род старше и благороднее, чем род Гогенцоллернов. И маленькая венгерская баронесса никогда не откажется от такой блестящей партии.

— Жалкий дурак, — издевательски усмехнулся Грегори. — Да она и стала-то твоей любовницей только потому, что Риббентроп приказал ей следить за тобой. Когда я здесь прятался, она отзывалась о тебе с презрением, говорила, что тебя только на раз в неделю и хватает. И то с большой натяжкой. Эх ты, старый пердун, зануда вшивая. Да ты ей и даром не нужен.

— Ложь! — завопил в ярости фон Остенберг, выпучив глаза и весь позеленев от злости и унижения. — Ложь — все ложь, от первого до последнего слова! — Видно было, что он вот-вот нажмет на курок. Граф спустился вниз с оставшихся нескольких ступенек и направил автомат на англичанина. Грегори напрягся, понимая, что пришел конец. Но в этот момент неожиданно вперед бросился Малаку. Загремел выстрел. Бедный еврей, резко втянул в себя воздух, последним усилием воли дотянулся до автомата в руках графа и всем телом налег на него.

Грегори, воспользовавшись замешательством противника, с торжествующим воплем кинулся на графа, но пол от разлитого вина был скользким, одно неосторожное движение — и Грегори с громким всплеском упал на спину около стола. Когда он поднялся, фон Остенберг уже вырвал автомат из умирающей, но цепкой хватки Малаку, ударил еврея ногой в лицо и снова направил оружие на Грегори.

Малаку застонал, тело его содрогнулось, и он застыл в неподвижности. Еще совсем недавно он говорил, что его миссия закончена, ему теперь не для чего жить, и вот он пожертвовал жизнью ради другого человека, которого — какова бы ни была разница в их мировоззрениях — он почитал своим другом. Но жертва его была принесена впустую. Эрика стояла с безвольно опущенными плечами лицом к стенке, а Грегори, с ног до головы залитый вином, — под прицелом убийцы. Утирая грязь с лица вдруг задрожавшей рукой, англичанин хрипло произнес:

— Смотри: ты убил человека. И притом того, кто в жизни не сделал тебе ничего плохого. Как можешь ты не бояться, что за это убийство тебе придется нести ответ впоследствии? Неужели тебе недостаточно того пятна, которое теперь появилось на твоей совести?

— Нет, — негромко промолвил граф. — Этот идиот сам напросился на пулю, вмешавшись, когда его никто об этом не просил. Да и все равно бы мне пришлось убрать его потом. Иначе, как твой товарищ, он бы попытался сделать мне какую-нибудь пакость. Ну все, хватит, поговорили — и будет! Лицом к стене!

И опять неожиданно вмешалось Провидение: все присутствующие услышали чьи-то легкие шаги наверху лестницы. Надежды англичанина на то, что внимание фон Остенберга будет хоть на секунду отвлечено появлением нового лица на сцене, не оправдались. Граф недвусмысленно пошевелил автоматом и прорычал:

— Стой, где стоишь!

Посмотрев поверх его головы, Грегори увидел спускающуюся по лестнице Сабину. Волосы ее были растрепаны, сама она была в грязи.

Увидев немую сцену в погребе, она изумилась:

— Курт, Грегори! Что здесь происходит?

Не поворачивая голову, но узнав ее по голосу, граф обрадовался:

— Сабина! Ты жива! Слава Богу, что все обошлось. Где ты была?

— Мы с Труди пытались уехать отсюда на машине. Позавчера еще, вечером. Но проехав мили три, наткнулись на русских. Мы… мы свернули с дороги и спрятались в лесу. А сегодня утром мы вновь пытались проскользнуть сквозь кордоны русских, но нас остановили люди в немецкой форме. Но они были не немцы — это точно. Французы или бельгийцы. Но, так или иначе, они отняли у нас машину. Выкинули меня и Труди в придорожную канаву. Потом набились в автомобиль и укатили. Нам еще повезло, что им потребовался только автомобиль — и больше ничего. А примерно через час мы опять наткнулись на русских. Но мы прятались сначала у кого-то в саду, потом до вечера отсиживались в разбомбленном доме. Когда стемнело, мы поняли, что лучше всего нам вернуться обратно.

— А Труди твоя где? — отрывисто спросил фон Остенберг.

— Она пошла к лодочному домику. Я ей приказала проверить, на месте ли лодка, и подождать меня, пока я разузнаю, есть ли возможность спуститься в погреб и взять с собой какие-нибудь припасы. Моторная лодка — это наш последний шанс бежать от русских. Но почему ты целишься в Грегори? И что это за мертвый человек на полу? Ничего не понимаю.

Не сводя автомата с Грегори, граф встал так, чтобы иметь возможность видеть одновременно и Сабину. Хмуро усмехнувшись, он ответил:

— Не понимаешь, дорогая? А ведь все так просто: эти двое — мужчина и женщина — превратили мою жизнь в кошмар и мучение, пока в нее не вошла ты. Я собираюсь их пристрелить. После этого мы можем уплыть на твоей лодке.

Большие темные глаза Сабины от ужаса округлились:

— Да ты что, Курт! Курт, это нельзя делать! Грегори — мой старый добрый знакомый. Когда меня посадили в тюрьму в Лондоне, он спас мне жизнь.

— Он — английский шпион. Он украл у меня жену и покрыл бесчестьем мое имя. Всевышний даровал мне возможность поймать их обоих здесь. А ты не вмешивайся в мои личные дела.

— Курт! Ради Бога, выслушай меня! — закричала Сабина. — Конечно, он англичанин, но разве ты не понимаешь, что если нам повезет, и мы проскочим мимо русских, только он может нас спасти? Если мы доберемся до англичан, они возьмут нас в плен, но не расстреляют. Он позаботится, чтобы с нами обращались прилично, как с людьми. Он близко дружен с одним из самых влиятельных людей в Англии. И добьется, чтобы нас как можно скорее освободили. Ведь правда, Грегори?