Король был упрям. Вместо ответа он приказал маршалу надеть на него доспехи, хотя это входило в обязанности обер-шталмейстера.

– Ваше Величество, – вздохнул преданный королю де Вьейвиль, – никогда еще я не делал ничего с такой неохотой.

В нетерпении не обращая внимания на мелочи, король не позволил как следует застегнуть ремешок забрала, и оно не было закреплено. Игнорируя мольбы королевы и преданных ему слуг, Генрих приказал усадить его в седло. Он выглядел великолепно на норовистом скакуне, подаренном герцогом Савойским, и был восхищен горячей кровью жеребца, которого по иронии судьбы звали Беда.

С копьем в руке король помчался на Беде на Монтгомери. Над барьером, разделяющим соперников, вдоль которого они скакали, видны были закованные в блестящие доспехи фигуры и лица, спрятанные под железными масками.

Во всю мощь гудели трубы и рожки.

Соперники налетели друг на друга, сломали копья, зашатались, вновь обрели равновесие, затем приблизились к ограждениям. Король взял новое копье, а Монтгомери остался с этим же зазубренным обломком.

Кони вновь пустились вскачь, пышные черно-белые султаны развевались на гребне королевского шлема и надо лбом Беды.

Звуки труб внезапно стихли.

И тогда на глазах у мертвенно-бледной королевы исполнились пророчества: в оглушительной тишине всадники столкнулись во второй раз, и сломанное копье Монтгомери стукнулось о шлем короля с такой силой, что открылось плохо закрепленное забрало.

В толпе раздались возгласы отчаяния. Королева, прошептав: «О, моя роковая звезда», рухнула без сознания. Дофин лишился чувств.

Генрих II с окровавленным лицом цеплялся за свою лошадь. Наконечник копья пробил ему правый глаз и проник в череп. Король оставался в седле до самого конца дорожки, там его, падающего, подхватили оруженосцы.

– Я погиб, – прошептал король и потерял сознание.

Все суетились вокруг, кричали.

Диана в отчаянии сжимала поручни помоста. По пути в замок Турнель короля на носилках пронесли мимо фаворитки.

«Неужели я вижу моего рыцаря в последний раз?» – пронеслось в сознании немеркнущей красавицы.

В этот последний день июня Париж из столицы радости превратился в город печали.

Люди, стоя возле замка Турнель, ждали новостей.

Екатерина очнулась только в замке Турнель. Когда она пришла в себя и открыла глаза, лекари протирали ей уксусом руки и виски. В углу своей спальни у иконы Божьей Матери она увидела Ла Жардиньер, которая молилась за ее здравие.

– Добрая Мать Спасителя! Сделай так, чтобы с моей королевой ничего не случилось!

– Король! – вскричала Екатерина и мгновенно встала. – Где он? Что с ним?

Лекари и фрейлины опустили головы.

Ла Жардиньер поспешила к своей повелительнице, чтобы успокоить ее, и, увидев молчащих лекарей и придворных дам, быстро сообщила:

– Наш великий король поднялся по ступенькам в свою опочивальню самостоятельно, выказав тем самым истинное королевское мужество и величие.

И тоже опустила голову, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.

– Самостоятельно? – ужаснулась Екатерина. – Это правда?

Ее личный врач Гийом Кретьен кивнул головой:

– Пока король поднимался, ему поддерживали голову и корпус.

– Проводите меня к нему.

– Ваше Величество, чуть-чуть попозже. Сейчас у постели короля его личный врач Жан Шаплен. Он вызвал Амбруаза Паре и убедительно просил не беспокоить короля, пока не удалят осколки копья.

– Король в сознании?

– Да.

– Что говорит Его Величество?

– Повторяет только одно: никто не должен винить Монтгомери. Этого настоятельно желает король. Капитан не хотел сражаться. Король сказал, что он исполнял королевский приказ.

– Мой Анри! Мой благородный рыцарь! – разрыдалась Екатерина.

Она подошла к иконе, встала на колени. В сознании, как ослепительная молния, пронеслось: «Все эти годы Диана отнимала тебя у меня! Неужели теперь тебя заберет вечность? Нет, нет… Не отнимай его у меня, Пресвятая Дева!»

Королева стала молиться, не обращая внимания на присутствующих в ее покое придворных.

– Пресвятая Дева, пусть король останется жив: прошу тебя, умоляю! Я хочу, чтобы он дышал под одним со мной небом! Спаси его, Пресвятая Дева, спаси его!

Огромным усилием воли Екатерина приказала себе: «Нельзя падать духом! Бог учит нас быть сильными!»

Она решительно поднялась с колен:

– Я иду к королю.

Дорога в покои короля показалась бесконечной. Во всем замке ей слышались стоны и рыдания. Дурочка с трудом поспевала за быстро идущей королевой, как могла успокаивала:

– Все будет хорошо. Надо только верить, и все будет хорошо.

У двери, ведущей в покои короля, Екатерина приказала:

– Дальше я пойду одна! Ждите меня здесь!

Когда Екатерина вошла в спальню Генриха, около постели бесцельно толпились более десятка обезумевших людей.

Хирурги только что извлекли из головы короля пять деревянных осколков. Король был без сознания.

Екатерина взяла своего мужа за руку, почувствовала биение пульса, и лицо ее приняло более спокойное выражение.

Личный врач Генриха Жан Шаплен, увидев королеву, доложил:

– Мы все ждем Амбруаза Паре. Возлагаем на него большие надежды.

Спустя полчаса знаменитый хирург был уже во дворце. Он осмотрел отверстие, пробитое копьем Монтгомери, попросил рассказать ему все, даже мельчайшие подробности несчастного случая и извлечения осколков, и отвел королеву к окну.

– Есть ли сейчас в тюрьмах несколько человек, приговоренных к смерти? – спросил он.

В недоумении посмотрев на хирурга, Екатерина ответила:

– Да, несомненно. Приговоренные к смерти есть. К сожалению, крайне редко бывает наоборот, что их нет. В нашем королевстве преступники есть всегда.

– Пусть немедленно казнят четверых и их трупы принесут ко мне в операционную. Прежде чем оперировать короля, я хочу сделать несколько экспериментов.

Королева тут же отдала приказ.

В Гран-Шатле и Консьержери спешно казнили четырех осужденных на смерть преступников, и их тела отправили Амбруазу Паре.

Хирург с нетерпением ждал стражников у дверей своей операционной. Дорога была каждая минута.

– Положите эти трупы на стол, – приказал он.

Когда тела были разложены по строго указанным местам, Амбруаз Паре вооружился большой остроконечной палкой той же величины, что и копье Монтгомери, и четким ударом попытался вонзить ее в правый глаз первого трупа. Но в спешке он плохо прицелился, и палка вошла в рот.