— Нет.

— Умница, стало быть, — похвалила Марина, вздохнув. — Господи, почему нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо? Вот жил ты с Натальей Алексеевной, плохо жил, мы видели это и жалели тебя, — зато нам было хорошо, ты с нами больше, чем с ней, бывал. Тебе стало хорошо — нам плохо. Вот беда-то… И черт ее принес тогда, твою француженку…

— Не ругайся.

— Да ладно, я ведь не со зла… Иногда думаю: еще бы год-два, и я бы по-настоящему, по-бабьи влюбилась в тебя и оженила бы в два счета… Думаешь, нет?

Кент улыбнулся:

— Не знаю.

— Да куда бы ты, миленький, делся! Ты не из тех, кто сам выбирает. Тебя выбирают! — уверенно сказала Марина. — Как было с Натальей Алексеевной, не знаю, а уж Шанталь — точно, на моих глазах все происходило. Да и вообще, возможно, женщины всегда сами выбирают, только видимость, что вы.

— Мысль не новая.

— Ну, еще бы, разве я сама могу додуматься до этакой премудрости? — прищурилась Марина. — А жаль, что четыре года назад я такая глупая была. Все снизу вверх на тебя смотрела, ни о чем таком и помыслить не могла, девочкой-несмышленышем рядом с тобой себя чувствовала. А ведь девятнадцать лет уже дурище было… — Она подумала, внимательно взглянула на него и с сожалением вздохнула: — Да нет, похоже, все равно ничего не вышло бы. Слишком маленькая я была, когда ты в моей, жизни появился. И сейчас бывает, как глянешь на меня сердито, я все той же маленькой девочкой себя ощущаю. Слишком давно наша с тобой любовь по разным рельсам разошлась… А может, это и к лучшему, — неожиданно заключила Марина. — Жены, мужья, любовники, любовницы — это все так… дело ненадежное. Они приходят и уходят, а мы с мамой всегда с тобой останемся… Видишь, — засмеялась она, — какая я жизнерадостная, оптимистичная женщина! Начала за упокой, а кончила во здравие. А что ты все молчишь, доктор? Женщина ему в любви объясняется, а он… Сказать нечего?

Кент погладил ее по плечу.

— Да ты же мне слова сказать не даешь.

— Ах ты… иезуит. Ну вот, теперь даю, говори свои золотые слова.

— Что редко стал бывать у вас — виноват, каюсь. Но это все действительно из-за работы. Предлагал ведь вам перебраться в Москву, вот и были бы вместе.

— На нас все сваливаешь?

— Ладно, ладно… Но что же было делать? Ведь не только из-за Шанталь я в Москву перебрался.

— Я знаю.

— Ну, а знаешь, так… чего огород городишь?

— А сейчас ты нас взял бы?

— А вы поедете?

Марина присвистнула.

— Я-то в любую минуту, хоть к черту на кулички, — если с тобой, конечно.

— А мама?

— В том-то и дело. Ей стрельнуло в голову, что она уже старая и ни на что не годная, только на то, чтобы здесь свой век доживать. Замуж бы ее выдать…

Кент рассмеялся.

— Ты что? — удивилась Марина.

— Ну, даете, бабоньки… С вами не соскучишься. Мамаша мечтает дочку замуж выдать — это еще куда ни шло, но чтобы дочка мамашу… Первоклассная ситуация для водевиля!

Рассмеялась и Марина.

— Да, пожалуй. Но маманька и в самом деле… зациклилась на этом. А какая она старуха? Сорока шести еще нет.

— Ничего, может, мы еще вместе и поработаем, и повеселимся.

— Не хочет она в Москву, — грустно сказала Марина. — Да и то, если подумать… здесь она замдиректора, а там с чего начинать?

— Тоже верно, — согласился Кент. — Ну, об этом мы еще поговорим.

— Ты надеешься уговорить ее?

— Все может быть.

— Нет, не поедет. А я ее оставить не могу.

— Ладно, я же сказал — потом поговорим.

— Что значит «потом»? — насторожилась Марина.

— Да ничего, хватит об этом.

— Загадки какие-то, — проворчала Марина, вставая, и потянулась так, что пуговица на халате чуть не отскочила. Она смутилась: — Извини, пожалуйста. Черт знает, что иногда на меня находит. Какая-то вульгарная становлюсь. А может, всегда такая была.

— Плохо мы тебя с маманькой воспитали, — сочувственно улыбнулся Кент.

— Да у меня как-то из головы вылетело, что ты здесь.

— О том и речь. У воспитанного человека приличность манер доведена до автоматизма.

— Ну, повоспитывай, повоспитывай… Или спать будем?

— Давай спать.

Марина погасила свет и настежь распахнула окно, пообещав:

— Минут через десять закрою.

И тут же заснула. Кент сам закрыл окно, поправил на Марине одеяло и тоже лег.

33

Не было еще шести, когда Кент проснулся и не сразу понял — где. Потом увидел спящую на полу Марину, вспомнил вчерашний разговор с ней и вздохнул: «Кажется, у девочки всерьез жизнь может не заладиться…»

Да, еще во многом Марина была для него той девочкой, которая незаметно выросла около него. Его любовь к ней, как и ее любовь к нему, была для него чем-то само собой разумеющимся, порой он с некоторым смущением думал о том, что она, чужая по крови, значит для него больше, чем его собственный сын, но тут же оправдывал себя: что же делать, если так сложились обстоятельства. Получалось так, что для сына у него времени почти не было, а для Марины находилось всегда. И это объяснялось как будто просто — ведь она почти всегда была рядом с ним и Софьей, когда они работали.

Как все логично… А в итоге — сын совсем чужой, а эта девочка… Он смотрел, как она спит, широко раскинув руки, на ее черные, разметавшиеся по подушке волосы, на красивое, яркое лицо, так не похожее на лицо Софьи. Девочка давно стала женщиной — умом он понимал это, — женщиной не для него, а для каких-то других мужчин: он вспомнил рабски покорный взгляд вчерашнего желтоволосого парня. А для него все та же Маринка, Мариша, девочка… Ну что ж, так тому и быть.

Он осторожно встал, оделся, вышел на кухню, поставил чайник и стал просматривать проект Леонида. Он уже решил, что к понедельнику заключение непременно напишет, знал, каким оно будет, и теперь выискивал в проекте все, что могло бы смягчить необходимую резкость отрицательного отзыва.

И тут вышла Софья Михайловна, насмешливо улыбнулась.

— Доброе утро, труженик… С утра пораньше — и за работу?

— Приходится.

Софья Михайловна села и на его внимательный взгляд слегка прищурилась.

— Что, постарела твоя подруга?

— Ты отлично выглядишь, — сказал он, вспомнив вчерашние слова Марины о том, что «стрельнуло» маманьке в голову.

— Ну, и на том спасибо… А чем это ты таким срочным занят, если не секрет?

— Не секрет. — Кент чуть помедлил и пододвинул ей папку. — Посмотри, если хочешь.

Софья Михайловна раскрыла папку, прочла