Он опять сосредотачивается на деле. Ивонну больше не видно, и это хорошо. Она приняла его задание без видимых колебаний. Он надеется, что она готова.

Он надеется, что они все готовы.

Сигруд окидывает взглядом улицу. Все затихло. Все замерло.

Он поднимает руку. И резко опускает.

Тати открывает огонь, делает шесть быстрых выстрелов по сенешалю, опустошая магазин. У нее хорошо получается, три пули попадают твари в грудь и плечи, одна — в голову. Сенешаль отпрыгивает, изумленный и раздраженный: Сигруд подозревает, что для сенешаля пуля из винташа — все равно что укус осы.

Пока Тати стреляет, Сигруд мчится по улице и стреляет из пистолета в сенешаля, что приводит тварь в еще более сильную ярость; но дрейлинг не забывает бежать вокруг существа, к лестнице, как будто пытаясь воспользоваться смущением ее охранника.

Сенешаль, разумеется, это видит: он превозмогает боль и досаду, ныряет поперек пути и бьет Сигруда рукой, вынуждая его отпрыгнуть и откатиться в сторону.

Потом тварь делает то, что он от нее ожидал: медлит, полагая, что он призовет Пламя и опять принудит ее к дуэли.

Но Сигруд этого не делает. Он продолжает катиться, потом встает, стреляет в сенешаля, не целясь, и убегает.

«Теперь посмотрим, — думает дрейлинг, — сделает ли оно то, на что я надеюсь».

Он пытается не оглядываться, проверяя — это выдало бы суть игры, — но не может избавиться от ощущения, что сенешаль остается на посту у лестницы, совсем не желая преследовать досаждающего мужика, который только что на него напал, пусть даже меч этого самого мужика куда-то подевался…

Потом мир захлестывает тишина.

«Я знал, что ты не устоишь, — думает он с улыбкой. — Ты так меня ненавидишь…»

Он чувствует, как вибрирует почва позади — это тварь мчится следом, — и поворачивает в лабиринт жилых домов в тот самый миг, когда копье сенешаля бьет, и его наконечник рассекает деревянные стены за спиной Сигруда.

«Погоня началась, — думает он, мчась по переулку. — Теперь от Мальвины зависит, будет ли от нее толк».

* * *

Мальвина ждет, наблюдая за сенешалем. Сперва она не уверена, что он клюнет — приманка, по ее мнению, весьма очевидная, — но тварь явно отчаянно ненавидит Сигруда и потому кидается за ним с беззвучным ревом.

Аура тишины спадает, когда сенешаль бросается в погоню. Мальвина машет рукой остальным детям:

— Вперед! Немедленно!

Они бегут вдоль черной стены к лестнице. Ну и пестрая компания, думает Мальвина. Она толком не понимает, на что эти божественные дети надеются, выступая против Нокова, но им ведь надо сделать хоть что-то, верно?

Ее глаза заволакивает туманом, пока она просматривает прошлое. Она видит огромные башни, которые стояли по бокам от ворот в былые времена, и огромную подвижную камеру внутри ближайшей — роскошную, величественную бело-золотую конструкцию, которая напоминает лебедя зимой.

— Встаньте вон туда, — говорит она детям, указывая место на земле. — Мы готовы?

Никто не говорит «да» — но никто не говорит «нет». — Держитесь крепко, — объявляет Мальвина.

Она создает вокруг божественных детей пузырь прошлого и толкает их назад…

Внезапно они оказываются в камере, окруженные высокими, статными мужчинами в струящихся золотых одеждах, с веселыми лицами, пышущими здоровьем, с белыми и чистыми зубами — они совсем не похожи на мирградцев, рядом с которыми выросла Мальвина. Они вполголоса переговариваются, обсуждая волю Божеств, основу и уток творения. Эти создания полны оптимизма и невежества: им невдомек, что происходит в Сайпуре в ту же эпоху, они понятия не имеют, какое отчаяние и кровопролитие плодит их роскошная жизнь, и уж подавно не знают, какой молот разрушения в конце концов обрушится на их головы.

Люди в золотых одеждах игнорируют Мальвину и других божественных детей — создания прошлого слепы к хаосу настоящего. Белая камера приходит в движение и мчится все выше, выше, выше внутри высокой башни.

«Божественные дни былого, — думает она. — Хотела бы я вернуться сюда и жить лишь в прошлом, повторяя его снова и снова?»

Тысяча футов. Две тысячи. Больше.

«Нет, — она закрывает глаза. — Ведь тогда я бы не встретила Таваан».

Она открывает глаза.

«Сейчас. Сию же секунду!»

Пузырь прошлого вокруг них исчезает. На мгновение они все продолжают подниматься, всего на пару футов — но потом падают на широкую черную лестницу, которая внезапно появляется внизу. Пока они приходят в себя, Мальвина оглядывается и оценивает ситуацию.

Похоже, они поднялись над городом на милю или две, и здания теперь выглядят средоточием серой архитектурной анархии внизу. Здесь царит леденящий холод — а на стенах лед.

Потом она видит Нокова.

Его трудно не увидеть. По ступенькам к ним медленно приближается, покачиваясь, окутанная тенями массивная фигура, высокая, как дерево, с глазами, словно дыры в пространстве, и каждое движение этого нового бога излучает силу.

— Ой, мамочки, — шепчет один из детей рядом с Мальвиной.

— Цыц, — рявкает она. — Соберись. И приготовься встретить его.

— Что же нам делать?! — спрашивает другой.

— Он отвлекся на строительство башни, — говорит Мальвина. — Другими словами, он не так силен, каким мог бы оказаться. Свалите засранца с лестницы. Любое действие, которое помешает ему сделать еще один шаг, будет победой.

Наступает нервная тишина, пока они занимают места. Руки Мальвины все время сжимаются в кулаки, костяшки белеют от напряжения.

Ноков замедляет шаг, увидев их, и его черный, блестящий лоб морщится в замешательстве.

— Ух ты, — тихо говорит он.

Мальвина замечает, что голос исходит не изо рта, а от стен, как будто говорит вся башня.

— Мы не позволим тебе это сделать, Ноков! — говорит Мальвина.

Он делает еще один шаг.

— Вы мало что можете против меня.

— Пусть и мало, — отвечает она. — Но все равно сделаем.

— Хочешь, чтобы все закончилось вот так?

— Если придется, да.

Он смотрит на нее, склонив голову набок.

— Ваши жизни были полны справедливости? Спокойствия? Счастья? Я собираюсь изменить реальность. Я сделаю ее лучше. Я ее исправлю. Я устраню все обиды, под гнетом которых мы жили. Я тебе это обещаю. — Он протягивает руку. — Знаешь, а ведь ты можешь присоединиться ко мне. Стать частью меня. Войди в ночь, и я покажу тебе, что такое величие.

— Ты не спаситель, Ноков, — говорит Мальвина. — И не какой-нибудь бунтарь, справедливо восставший против былых обидчиков.

— Нет? — удивляется он.