Сначала, пока они не очнулись от оцепенения, мы обшарим их карманы и бумажники, сфотографируем и перепишем все необходимые документы, как некогда поступили в сэром Патти наши официанты в клубе «Белладонна». Узнаем настоящие имена этих трусов — хватит им прятаться под масками и за титулами.

Потом мы аккуратно усадим их для группового портретного снимка. Фотографии нужны потомкам! Точнее, я бы сказал, серии фотографий. На первом снимке все члены Клуба будут сидеть в одну шеренгу, облаченные в свои привычные наряды — монашеские рясы с капюшонами, маски и перчатки.

Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка.

Досужие зрители, сосредоточив все внимание на странных костюмах очаровательной компании, не разглядят, что под своими рясами все эти люди весьма неудобно привязаны к стульям. Досужие зрители будут задаваться только одним вопросом: что все это значит? Особенно когда прочитают подпись под фотографией: «Члены Клуба».

На второй фотографии будет открыто лицо только одного монаха — первого слева. Снимок получится весьма расплывчатым, изображение не в фокусе, однако черты лица будут хорошо различимы. А внизу — все та же надпись: «Члены Клуба».

Я бы хотел добавить одну приписку сверху: «Кто вы такие? Зачем вы здесь?» Но Притч переубедил меня.

— Это будет слишком откровенно, особенно если мы хотим, чтобы эти снимки увидел Его Светлость, — говорит он мне. — Кроме того, откуда мы знаем, означают ли что-нибудь любимые фразы Его Светлости для других членов Клуба? — Я вынужден согласиться. Иногда даже ваш покорный слуга склоняется перед высоким суждением профессионала.

Я уверен, вы уже разгадали хитроумные планы Белладонны. В череде снимков будет обнажаться одно лицо за другим, пока не откроются все до единого.

Кто вы такие? Зачем вы здесь?

Одна за другой эти фотографии будут представлены публике. Тысячи и тысячи снимков загадочных монахов, сидящих в ряд, отпечатанные на хрупкой белой бумаге расплывчатой черной краской, в мгновение ока заполонят наш благословенный остров, служивший прибежищем для их достопочтенного Клуба. Фотографии появятся везде: запорхают, подобно обезумевшим бабочкам, на станциях метро, повиснут вкривь и вкось на стенах и заборах. Мы засунем их под «дворники» машин, под покровом ночи намертво расклеим по фонарным столбам. Разошлем с утренней почтой избранным болтунам из высшего общества. Снимки таинственным образом лягут на столы парламентариев, будут забыты пассажирами на задних сиденьях такси, рассеются по всем лондонским агентствам новостей. Рьяные репортеры начнут смаковать подробности этой возмутительной, беспрецедентной акции.

Лучшие снимки будут даже подсунуты под дверь Букингемского дворца.

Скандал!

Весь Лондон придет в смятение, потому что каждое утро станут появляться новые снимки. Пока со всех членов Клуба не будут сняты маски. Шум станет куда оглушительнее, чем сплетни, которыми сопровождалось открытие клуба «Белладонна». Кто они такие, эти члены Клуба? Что это за Клуб? Кто в него входит — горькие пьяницы или богачи из богачей? Что они там делают — веселятся? Предаются пороку? Бесстыдствам?

И что я должен сделать, чтобы меня приняли?

Все это Притч спокойным голосом объясняет членам Клуба несколькими часами позже. Они уже очнулись и все еще привязаны к стульям, сидят аккуратным рядком. В глаза им бьет ослепительный свет, они болезненно щурятся. Головы раскалываются от боли, во рту пересохло, ноги онемели. Они потеряли дар речи. Потому что мы заткнули им рты жесткими тряпками. Не тем тонким полотном, к которому они привыкли.

Нам желательно, чтобы в эту минуту публика молчала. Кроме того, именно так они поступили с ней. Они получили по заслугам и, кажется, не вполне довольны своей участью.

— Итак, джентльмены, — говорит Притч. Он одет так же, как они, в монашескую рясу и черную маску. Они понятия не имеют, кто он такой, но догадываются — он не из их числа. Это выдает, во-первых, его акцент. Во-вторых, руки без перчаток и пальцы без кольца, а также быстрота в движениях. — Мы чрезвычайно рады, что сегодня ночью вы разделили наше общество. Все в сборе: Дэшвуд, Даффилд, Фрэнсис, Ллойд, Норрис, Степлтон, Уайтхед. Я хочу показать вам кое-что необычайно интересное. Надеюсь, вам понравятся мои сюрпризы.

Он подходит к столу и берет только что отпечатанную фотографию, потом возвращается и показывает ее гостям. Великолепный групповой снимок. Притч молча демонстрирует его, задерживается перед каждым, приподнимает, подносит к глазам, чтобы все могли его рассмотреть, даже без очков. Стук его шагов гулко отдается в пустой комнате. Больше не слышно ни звука. Будто бы они умерли и проснулись в весьма неприятном жарком месте.

Они начинают нервничать. Напряжение нарастает, заполняет комнату тяжелой пеленой, накатывает бурлящими волнами. Они не могут шелохнуться, не могут издать ни звука. Не могут взглянуть друг на друга, спросить совета. Ситуация чрезвычайно неподобающая. Они не могут ничего, только беззвучно корчиться от страха. А Притч тем временем идет обратно к столу, берет семь других фотографий. Показывает каждому его собственный снимок, потом шесть остальных.

Я бы на месте членов Клуба пожаловался на качество. Снимки не слишком привлекательны.

— Итак, джентльмены, — повторяет Притч, — позволю себе сделать весьма вольное допущение, что до сей минуты ваша репутация сохранялась безупречной. — Он не видит нужды упоминать мелкое упущение сэра Патти. — Я бы на вашем месте в данную минуту задумался о том, продолжатся ли собрания моего любимого Клуба, доселе проводившиеся со строгой пунктуальностью каждые три года. Задумался бы, не означают ли эти события окончание славной вековой традиции. И еще задумался бы, доведется ли мне выйти из этого дома живым.

Последнее выразительное замечание повисает в воздухе, как поцелуй под омелой.

— Если вы согласитесь сотрудничать с нами, джентльмены, я даю слово, что вам разрешат покинуть этот дом целыми и невредимыми, в том же виде, в каком вы сюда вошли. Если же предпочтете выйти из игры, дело примет совсем другой оборот. Разрешите мне освежить вашу память. Первая из фотографий, которые вы только что видели, появится на публике завтра утром. — Он радостно улыбается, губы кривятся под маской.

— А теперь мы побеседуем наедине с каждым из вас, и надеюсь, вы окажете мне честь и станете сотрудничать. Если вы будете сговорчивыми, процесс собеседования пройдет быстро и безболезненно. В противном же случае… — Он пожимает плечами. Улыбка становится проникновеннее.

Внезапно в комнате гаснет свет, а на всякий случай мы еще и опускаем их капюшоны. Изысканная деталь, не правда ли?

Мы оставляем их сидеть и медленно поджариваться, просто чтобы у них стало тяжелее на душе. Потом первого из них бесцеремонно взваливают на плечо и относят в небольшую комнату чуть дальше по коридору, где его ждем мы с включенным магнитофоном. Там его опять привязывают к стулу, снимают капюшон, вынимают кляп. Он жмурится, потом вздрагивает. Перед ним стоят точные копии его самого — монахи в рясах. И они не улыбаются. В отличие от Притча, который выделяется среди них.