на суше. Иначе бы не потерял, еще до выхода в море эскадры Велизария, важную в стратегическом отношении область Триполитанию, из которой, во время поднятого Гелимером против Ильдериха мятежа, были, видимо, выведены (или сами возвратились в Карфаген, воспользовавшись смутой) не слишком многочисленные вандальские войска. Воспользовавшись данным обстоятельством, проримски настроенный ливиец (а возможно – прямой агент Константинополя) по имени Пуденций побудил граждан Триполя отпасть от вандалов. Не теряя времени, он поспешил сообщить в Царьград, что вандальских войск в Триполитании не осталось, и «ромеи» смогут «вернуть ее в лоно империи» даже небольшими силами. «Базилевс послал к нему архонта Таттимута и небольшое войско. Соединившись с этим войском и воспользовавшись отсутствием вандалов, Пуденций захватил эту область и подчинил ее базилевсу» (Прокопий).

Т.о. только слепой мог не видеть, что благочестивый базилевс Юстиниан готовится к вторжению. Даже рядовые, мирные, казалось бы, граждане как Пуденций, могли рассчитывать на до смешного легкий успех. Целые области Вандальского царства были совершенно беззащитными перед неприятелем еще до падения этого царства. Все эти явные симптомы разложения при всем желании не представляется возможным объяснить только смятением, наступившим вследствие неожиданного и мгновенного перехода власти от Ильдериха к Гелимеру. Думается, их следует скорее объяснить слабостью Гелимера как руководителя, отсутствием у него необходимых организаторских способностей. Да и вообще создается впечатление, что представители этого, последнего, поколения вандальских владык утратили способность к государственному и стратегическому мышлению. У них еще имелись корабли и воины, но этих воинов на этих кораблях царь Гелимер отправил на Сардинию, оставив беззащитным (если не сказать – поставив под удар) африканское побережье к востоку от столицы – Карфагена.

Тем самым Велизарию была предоставлена свобода выбора места высадки, которой он не преминул воспользоваться. Выбор им в качестве места высадки и плацдарма для дальнейших сухопутных операций района «Головы отмели» (лат. Капут Вада, известный ныне под арабским названием Рас Капудия, самый восточный мыс побережья Туниса, примерно на высоте Эль-Джема, на полпути из Суссы в Сфакс) был столь удачным, что автору настоящей книги представляется совершенно непонятным утверждение, к примеру, уважаемого Людвига Шмидта, что флот Велизария был прибит в этом месте к берегу восточным ветром. Если бы место высадки было выбрано южнее, это привело бы к совершенно излишнему удлинению маршрута войск с целью захвата Карфагена и к угрозе их вооруженного столкновения с местными маврами. А если бы место высадки было выбрано ближе к Карфагену, высадку десанта Велизарию пришлось бы производить под угрозой удара ему в тыл или во фланг вандальских войск из бизаценских гарнизонов.

Тем не менее решение Велизария произвести высадку именно в избранном им месте встретило возражения. Прокопий подробно изложил как доводы подчиненного ему префекта (или по-гречески – эпарха) Архелая против высадки в указанном месте, так и контрдоводы верховного главнокомандующего. Предложение эпарха Архелая сводилось к тому, чтобы, принимая во внимание трудность пешего перехода по почти безводной, без источников снабжения, и совершенно незнакомой местности, вместо этого на всех парусах плыть прямо к Карфагену и с налету захватить вандальскую столицу. Велизарий же, похоже, предпочел опасность похода по пустыни опасности столкновения с вандальским флотом, который вряд ли бы не попытался защитить столицу царства с моря. Стратиг, возможно, пребывал под впечатлением от высказываний своих воинов, открыто заявлявших, что они готовы драться на суше с кем угодно, но не горят желанием сражаться на море с вандалами. Великодушный полководец даже обещал позволить им бежать при встрече с вандалами на море: «Если мы сейчас поплывем в Карфагену и наш флот встретит неприятельский, и наши <…> обратятся в стремительное бегство, то в конце концов они не заслужат порицания» (Прокопий). Как, должно быть, возмущались при этих словах верховного военачальника «ромеев» целые поколения римских полководцев в потустороннем мире (сказать «переворачивались в гробах» нельзя, поскольку до принятия христианства римляне практиковали обычай трупосожжения)! С другой стороны, лично, несомненно, мужественный, храбрый Велизарий (происходивший, по Прокопию Кесарийскому, из «той Германии, что между Иллирией и Фракией», т. е. из заселенной готами части восточноримских Балкан, и, соответственно, германец родом) не мог не делать скидки на ставший «наследственным» страх «ромеев» (и не только их одних) перед вандальскими «викингами», вот уже на протяжении целого столетия почти что безнаказанно терроризировавшими бассейн Внутреннего моря. Свою речь предводитель воинства «восточных римлян», состоявшего из гуннов (видимо, язычников), киликийцев, египтян, армян (монофизитов), готов (ариан), герулов (ариан), ионийских греков и т. д., завершил щедрыми посулами, указав на ожидающую их богатую добычу: «Если мы будем храбрыми, то в продовольствии у нас недостатка не будет. Тот, кто побеждает врагов, становится обладателем и того, что принадлежит противникам. Победа, обладая правом на все богатства, переносит их туда, куда склоняется сама. Так что у вас в руках и ваше спасение, и изобилие всяких благ» («Война с вандалами»).

Эту речь Велизария, как и предыдущую речь Архелая, ни в коем случае не следует расценивать как простое упражнение в красноречии. Ведь записавший ее Прокопий лично присутствовал на заседании «ромейского» военного совета, вел протокол и, вне всякого сомнения, достоверно отобразил во всяком случае фактическую сторону дела. Велизарий, умело проводивший в отношении своих соратников политику кнута и пряника, в заключительных словах своей речи как бы поманил пряником, в первую очередь, ту часть своей вооруженной сборной солянки, которой он, после отплытия из Второго Рима, был вынужден погрозить кнутом. А именно – гуннов, или «массагетов», как их называет сознательно архаизирующий язык своего повествования Прокопий (подражая Геродоту, Фукидиду, Ксенофонту, Диодору, Плутарху, Арриану и другим греческим историкам), с момента их высадки на Африканскую землю. Наемная гуннская конница была самой боеспособной частью войска Велизария и в то же время – его самой выносливой частью. Последнее обстоятельство приобретало совершенно особое значение в условиях крайне сложного североафриканского театра военных действий. Гунны, прирожденные наездники, никогда не соприкасавшиеся с морем, естественно, чувствовали себя на борту корабля особенно неуверенно. Но стоило стратигу – тонкому знатоку солдатской психологии – посулить им богатую добычу, как они разом позабыли все лишенья и невзгоды, включая зрелище мучительной казни на колу двух своих боевых товарищей (как будто бы переносящей нас в эпоху ассирийского библиофила Ашшурбанипала или валашского садиста Влада Цепеша).

Сразу же после высадки Велизарий приказал своим воинам и матросам (последних было тридцать тысяч) рыть рвы и устраивать палисады. Столь спешное начало шанцевых работ свидетельствует о том, что стратиг опасался подхода поднятых по тревоге вандальских «сил быстрого реагирования». Воины, копавшие ров, почти сразу же наткнулись на воду (хотя местность считалась безводной). Все возрадовались великой радостью спасению от незавидной перспективы умереть от жажды.