Великий полководец, который уже со времен своей блистательной победы при Каннах много чего позаимствовал из боевого опыта разгромленных им тогда римлян, применил необычное для карфагенян пехотное построение в три отдельно стоящие друг за другом плотные боевые линии.

Причем численность каждой из них до сих пор остается предметом острых дискуссий среди историков.

После слонов одной большой линией встали отряды разнообразно вооруженных лигуров, галлов, балеаров, иберов и даже мавританских лучников, навербованных еще его покойным младшим братом Магоном и доставленных в Африку из-под Генуи – всего от 12 до 15 тысяч бойцов. Безусловно, индивидуально сильные бойцы, они в то же время не отличались сплоченностью и способностью к маневрированию в ходе изменения ситуации на поле боя.

На некотором расстоянии от них (возможно, небольшом; историки спорят, насколько далеко?) во втором ряду выстроились более надежные силы: карфагеняне с ливийцами из бывшей армии Гасдрубала Гискона. Их подлинная численность осталась неизвестна: кое-кто из исследователей полагает, что бойцов второй линии было больше, чем воинов первой, а другие склонны считать, что не более 8—10 тыс. человек.

…Между прочим, кое-кто из исследователей, опираясь на данные Ливия, склонен полагать, что во второй линии мог еще располагаться и небольшой отряд македонских гоплитов (чуть ли не 4 тыс. воинов?) Сопатра, которых прислал на помощь македонский царь Филипп V. Так ли это было на самом деле – нам доподлинно неизвестно. Даже если македонцы там все же были, то пройдет несколько лет, и злопамятные римляне припомнят этот поступок-«проступок» Филиппу, и маневренные римские легионы окажутся сильнее знаменитого македонского «ежа» – ощетинившейся многометровыми копьями монолитной фаланги…

Только за ними, отодвинувшись на значительное расстояние – почти на 170–200 метров в глубину, – сплоченной боевой массой встали 12–15—18 тыс. (впрочем, кое-кто из историков уменьшает их число до 4 тысяч, что, естественно, сокращает и общую численность армии пунов с 50 до 30 с небольшим тысяч воинов?!) ветеранов итальянской кампании. В их числе – небольшая горсточка тех, с кем он начинал свою «Ганнибалову войну», а также луканы, бруттийцы, беглые рабы и римские дезертиры, выдачи которых так добивался римский сенат и Публий Корнелий Сципион. По сути дела это была своего рода «Старая Гвардия» Ганнибала, и неудивительно, что сам полководец занял место в ее рядах.

При этом не исключено, что он мог сидеть на самом высоком слоне, дабы обозревать все поле боя и вовремя вносить в его ход нужные коррективы.

На правом фланге (позади слонов?) он разместил от 1 до 2 тысяч тяжелой карфагенской, а на левом (тоже за слонами?) – примерно столько же легкой нумидийской кавалерии Тихея и Мазетула.

Малочисленность кавалерии (Ганнибалу, как известно, не удалось не только вывезти всех лошадей из Италии, но и привлечь под «свои знамена» всех нумидийских царьков) не позволяла пунийскому военачальнику повторить свой гениальный маневр, с таким блеском использованный им при Каннах. Теперь его конница могла лишь попытаться прикрыть свою пехоту от флангового удара более мощной кавалерии Сципиона либо увести ее с поля боя. Уже не было с ним и искусных кавалерийских военачальников – его племянника Ганнона (сына Бомилькара) и его сколь горячего, столь и мудрого ветерана Махарбала, очевидно, сгинувших где-то в Италии в последние годы военного лихолетья.

Во всяком случае, нам ничего не известно об их судьбах: во все времена лихие кавалеристы редко жили долго!

Главную ставку Ганнибал теперь делал на пехоту, выстроенную таким образом, чтобы бросать ее в бой постепенно, частями. Ей, а не кавалерии, предстояло стать героем дня! Если слонам удастся расчистить дорогу отрядам первой боевой линии, то ее натиск могла усилить вторая более мощная линия. Свою «Старую Гвардию» он приберегал на крайний случай: либо довершить ею разгром врага, либо, если военная удача на этот раз отвернется от своего любимца (судя по всему, многоопытный Ганнибал прозорливо не исключал и такого поворота событий?!), прикрыть ею отступление и свести свои потери до минимума. Отодвинув ее как можно дальше, Одноглазый Пуниец, очевидно, рассчитывал, что римляне не сразу заметят его третью боевую линию – своего рода его главный резерв и… единственную надежду на удачный исход битвы.

Более того, если Сципион постарается применить столь любимый им двойной тактический охват за счет выдвижения на фланги своих второй и третьей линий (вспомним Илипу!), то под удар попадут лишь две первые линии Ганнибала!

И тогда «последнее слово» – последний (победный!) маневр – останется за его «Старой Гвардией»!

Но для этого Сципион не должен был знать ни численности, ни позиции последнего резерва Одноглазого Пунийца!

Казалось, как тактик Ганнибал по-прежнему не имел себе равных на полях сражений той поры…

…Между прочим, именно эшелонированное построение карфагенской армии позволяло ей рассчитывать на удачу в этом сражении. Серия следующих один за другим ударов – слонами, первой и второй линией – должна была расшатать вымуштрованные ряды римских легионов, в том числе и их резерв в лице многоопытных триариев. Только после этого в бой могли быть брошены свежие силы ветеранов, которым следовало добыть победу. Как и при Каннах, Ганнибал заведомо жертвовал частью своих войск в расчете на общий успех «Старой Гвардии», чье высокое ратное мастерство не вызывало у него сомнения. По сути дела, учитывая, что на этот раз армия у него уже была «не та», такой «пасьянс» был вынужденным. Главная проблема заключалась в том, что теперь его армия состояла из частей, имевших разную степень подготовки и никогда не сражавшихся вместе. Не на всех из них можно было положиться. Только ветераны понимали своего полководца с полуслова и были готовы и способны немедленно выполнять его команды, в том числе маневрировать в ходе боя. И вот с этими разношерстными силами Одноглазому Пунийцу предстояло схлестнуться в решающей битве с самой обученной и управляемой римской армией, которая когда-либо выходила в открытое поле против него, тем более, под началом самого искушенного полководца в римской истории той поры. Впрочем, это всего лишь «заметки на полях», оставляющие за читателем право на свои выводы…

В битве при Заме-Нараггаре Ганнибалу противостоял выдающийся полководец, возможно, недооцененный историками, ослепленными лучами славы гениального карфагенянина, столько раз громившего римские легионы! Правда, их вели отнюдь не первоклассные военачальники, о чем никогда не надо забывать! По тому, как блестяще провел эту решающую битву Сципион, можно точно сказать, что по своим военным дарованиям он ничуть не уступал таланту своего овеянного славой визави.

Одно то, как он искусно расположил на поле боя свои уступавшие врагу численно войска, говорит об его исключительном полководческом мастерстве.

Принято считать, что Сципион построил свою армию необычным образом.

Он поставил свои легионы не в шахматном порядке, когда манипулы всех трех линий (гастатов, принципов и триариев) стояли по диагонали друг от друга, а одна – за другой (колоннами). Интересно, что на этот раз он сознательно несколько отодвинул принципов и триариев от гастатов, увеличив расстояние от первой линии больше обычного (точный метраж остался нам неизвестен). Отодвинув их от гастатов назад, он позволил последним двум линиям свободнее маневрировать в любом направлении, в том числе в столь любимом им внезапном и быстром выходе на фланги с целью их удлинения. К тому же между ними всеми были оставлены более широкие, чем обычно, проходы, по которым в случае надобности можно было пропустить столь любимую пунами «бронетехнику» – их непредсказуемых боевых слонов. Передовой линии легковооруженных велитов – застрельщиков боя – тоже было приказано выстраиваться не сплошной линией, а с промежутками, чтобы иметь свободу маневра. Проходы между отрядами тяжеловооруженных пехотинцев он так же заполнил легковооруженными велитами (40–60 ловких и вертких бойцов), которые должны были при появлении слонов противника убежать в тыл, примкнуть к ближайшим отрядам либо уйти по боковым проходам между линиями на фланги. Животные, увлекаемые застрельщиками, двигаясь по этим живым коридорам, попали бы под перекрестный огонь дротикометателей, специально поставленных по краям манипул. Им и всем остальным пехотинцам было приказано максимально избегать ближнего боя со слонами, но постоянно держать их под непрерывным обстрелом с целью превратить животных в «дикобразов», тем самым вывести из себя и… из боя!