Мне не известно ни одного случая отказа подчиненных от выполнения распоряжений начальников – правомерны эти распоряжения или нет. Все команды выполнялись беспрекословно. И никто из следствия ни одного примера неповиновения не привел. Но по этому поводу уместно отметить, что различного рода политиканы в августе 1991 года и сейчас продолжают эксплуатировать мысль: «Армия не поддержала ГКЧП и осталась на стороне народа». Несложно понять цель таких заявлений – настойчиво продолжать внушать, вдалбливать народу ложь об антинародном характере ГКЧП. Тем самым отвести от себя удар, избежать ответственности за развал Союза, за нанесение ущерба суверенитету, государственной безопасности и обороне страны, за развал экономики, обнищание народа и за другие аномалии, а также за изменение и деформацию общественного и государственного строя. Вот это-то как раз и является преступлением.

Таким образом, и подсудимые, и свидетели, не договариваясь и не имея такой возможности, говорят об одном и том же. Но самое главное, что на совещании не проводилось обсуждения применения военной силы, как записано в обвинении, для захвата здания Верховного Совета России и тем более – захвата руководства Российской Федерации (о последнем вообще никто ничего и нигде не говорил). Следовательно, и мое присутствие на таком совещании никак не могло повлиять на решение как первого, так и второго вопроса, то есть ни о захвате здания, ни о захвате руководства.

Теперь – о второй части обвинения по 20 августа. По этому вопросу в томе 4 обвинительного заключения есть даже два варианта обвинения.

Первый (л. д. 140): «Для усиления намеченных для участия в штурме подразделений Варенников, возвратившийся по указанию Язова из Киева, отдал приказ подготовить три танковые роты и эскадрилью боевых вертолетов».

Второй (л. д. 157): «Для реализации этих планов (то есть планов захвата здания Верховного Совета РФ и захвата руководства РФ) Варенников отдал указания подготовить три танковые роты и эскадрилью боевых вертолетов с боезапасом».

Совершенно разный смысл. Ну разве все это не может вызвать недоумение? Хотя и то и другое – вымысел авторов обвинения.

Придерживаясь истины и принципа – говорить только правду, я обязан заявить, что к этому абсурдному обвинению необходимо присовокупить еще одно – мною было отдано распоряжение подготовить и доставить вечером 20 августа в Москву пять инженерных машин разграждения. По этому вопросу я также намерен дать показания.

Теперь по существу обвинения. Прошу обратить внимание суда на то, что все это происходит 20 августа, во второй половине дня. А накануне, то есть 19 августа, все войска были приведены в повышенную боевую готовность, по которой во все виды боевой техники, в том числе и вертолеты, и танки, загружается боезапас. Следовательно, вертолеты и танки, о которых идет речь, уже были с боезапасом. Мало того, танки к этому времени уже были в Москве.

Уже 20 августа в разговоре с министром обороны просматривалось, что надо поправлять положение в районе Белого дома и что в этих условиях (в интересах разрядки обстановки) надо войска из города выводить. Спрашивается: если министр обороны думает о выводе войск, то как я мог думать о другом? Тем более о штурме? Просто странно.

Таким образом, подводя итог по предъявленным по 20 августа обвинениям, можно утвердительно сказать, что ни принятие участия в совещании, которое проводилось в Генеральном штабе, ни отданные мной указания по танкам, инженерным машинам разграждения и вертолетам не несли в себе признаков преступного деяния.

Принятие участия в совещании имело цель изучить сложившуюся обстановку в Москве в целом и подробно вокруг здания Дома Советов РФ для принятия решения на последующие действия.

Применение танков мыслилось как запасной вариант на случай, если не будут поданы инженерные машины разграждения для наведения порядка – расчистки магистрали Калининского проспекта и других районов (точнее, для растаскивания стоящих на проезжей части машин и троллейбусов).

Применение вертолетов мыслилось проводить для воздушной разведки района Красной Пресни, маршрутов выхода войск из города и сопровождения частей во время совершения марша.

То, что мною были отданы только предварительные распоряжения и не было поставлено конкретных задач, – вполне логично: конкретные задачи могли быть поставлены только после объявления министром обороны решения о выводе войск.

Общий итог по разделу предъявленного обвинения

Первое. В план срыва подписания Союзного договора 16 августа 1991 года министром обороны маршалом Д.Т. Язовым я не посвящался, как это записано в обвинительном заключении, да и такого плана в природе не существует, так же как никто на меня не делал ставку по обеспечению режима чрезвычайного положения.

Нигде в материалах предварительного следствия вы, уважаемый суд, не найдете ни одного доказательства по событиям 16 и 17 августа, подтверждающего существование какого-то плана «срыва Союзного договора». Руководители прокуратуры выдают желаемое за действительное. Хотя теперь я понимаю, почему это произошло.

Господа Степанков и Лисов, видимо, знали, что их литературное творение может вызвать интерес у читателей лишь в том случае, если в нем будет присутствовать соответствующая детективная атрибутика типа: «Дата выступления», «План срыва Союзного договора», «Изоляция президента», «Захват власти» и т. п. Конечно, все это звучит! Интригует.

Более того, я выскажу предположение, что и текст обвинительного заключения составляли не только юристы. Поэтому выдвинутые обвинения являются умышленно надуманными.

Второе. Открытой ложью звучат утверждения обвинительного заключения и по 17 августа 1991 года при встрече на объекте КГБ «АБЦ», где якобы были оговорены вопросы: по изоляции президента; о составе ГКЧП; оглашены документы ГКЧП; обсуждены вопросы взаимодействия МО, МВД и КГБ; а также о том, что надо заручиться поддержкой республик, что была определена дата выступления на 18 августа и, наконец, что направляемая в Крым группа должна была предъявить Горбачеву ультиматум – либо он вводит чрезвычайное положение, либо он уходит в отставку. Ни одно из положений не нашло подтверждения на завершающей стадии предварительного расследования и сейчас, в судебном разбирательстве.

Лишь факт организации поездки в Крым действительно имел место, но цели преследовались иные в сравнении с обвинением, а именно: предложить президенту, а не предъявлять ему ультиматум (хотя, как народные депутаты, мы могли бы и потребовать) – объявить ЧП в ряде районов страны и т. д.

Третье. Ни на одно из обвинений, перечисленных по 18 августа 1991 года, нет ни единого обоснования. В том числе о принуждении президента уйти в отставку, так как этого не было, как и не было его изоляции. Он, Горбачев, использовал сложившуюся ситуацию и организовал самоизоляцию, рассчитывая на многое. Но сами события подтвердили крайнюю ограниченность такого его решения.

Следовательно, все обвинения следствия, касающиеся 18 августа, – очередная