Но даже за каких-то пятьдесят минут, прошедших со времени, когда все прибыли на кладбище, новость о похоронах успела распространиться. У входа на кладбище было настоящее столпотворение. Репортеры, фотографы и обычные зеваки вроде тех, что торчали у здания суда в день дознания, – они появились невесть откуда и теснились у ворот, глазея на выходящих с кладбища. Мальчишки просовывали головы между прутьями ограды, а несколько даже сидели на ней верхом. Двое из них поймали взгляд Фрэнсис и прокричали требовательно, но дружелюбно, словно спрашивая дорогу:

– Здрасте! Мэм! А который здесь тот парень?

Это они про Чарли, сообразила Фрэнсис. И тут же увидела его: он разговаривал с сотрудником похоронного бюро; Бетти стояла рядом, под руку с ним. Оба выглядели униженными и оскорбленными. Лицо у Чарли страшно осунулось и казалось восковым. Вероятно, он спрашивал, есть ли другой выход с кладбища: сотрудник похоронного бюро кивал и показывал рукой назад, в сторону могил.

Резкий автомобильный гудок заставил Фрэнсис вздрогнуть. Повернув голову на звук, она узнала автомобиль Ллойда – и наконец увидела Лилиану, сидевшую сзади с матерью и теткой. Они пытались выехать с кладбища, но путь загораживал другой автомобиль, который стоял с открытыми дверцами, пока в него влезали представители семейства Барбер, мрачные и раздраженные. Ллойд и шофер Барберов высунулись из окон, чтобы выразить друг другу свое недовольство, а рыжеволосый мужчина, которого Фрэнсис впервые увидела только в часовне и сразу опознала как старшего брата Леонарда, ввязался в перепалку. Голос у него в точности как у Леонарда, отметила Фрэнсис с внутренним содроганием.

Наконец Барберы захлопнули дверцы, и автомобиль тронулся с места. Машина Ллойда медленно поползла вперед, и Фрэнсис осталось лишь стоять, глядя ей вслед. В окнах машины проплывали черно-серые отражения, и, когда в последний момент Лилиана обернулась, встретилась с ней глазами, прижала к стеклу руку в перчатке, Фрэнсис показалось, будто она с отчаянием смотрит на нее сквозь толщу текущей воды, будто она тонет.

Ее страдальческое лицо стояло перед Фрэнсис на всем обратном пути. Она снова и снова вспоминала, чтó сказала Лилиана в последнюю встречу: что она думает, не лучше ли пойти в полицию и во всем признаться. А вдруг она приняла такое решение? Господи, если бы они могли еще раз все обсудить! Может, поехать сейчас в Уолворт, попытаться увидеться с ней? Но какой смысл, если там они только и cмогут, что пару минут опасливо пошептаться в темном узком коридоре?

Ко времени, когда Фрэнсис вернулась домой и обнаружила, что матери по-прежнему нездоровится, у нее самой першило в горле и слезились глаза. Она легла в постель сразу после ужина, но не один час пролежала без сна, терзаясь тревогой. Наутро она встала совсем разбитая, но все же заставила себя сходить к ларьку за газетами. Сообщение о мужчине и женщине в проулке теперь было во всех до единого изданиях. А также выдержки из интервью, фотоснимки, репортажи о похоронах. И в прессе впервые появились фотографии Чарли. «Дейли скетч» даже сумела где-то раздобыть старый моментальный снимок с ним и Лилианой, где оба одеты для вечеринки, Лилиана – с обручем на лбу и длинными висячими серьгами в ушах. Это явно был групповой снимок, но обрезанный таким образом, что они двое выглядели почти как влюбленная пара. Подпись гласила: «Вдова миссис Барбер и ее друг мистер Уисмут, который продолжает помогать полицейскому следствию».

Страх не отпускал Фрэнсис весь день, а вечером тенью последовал за ней в постель и проник во сны. Ранним утром понедельника она, вздрогнув, проснулась в полной уверенности, что услышала требовательный стук в дверь. Может, полиция? Или даже Лилиана? Галлюцинация настолько походила на реальность, что в конце концов Фрэнсис, дрожа от дурных предчувствий, зажгла свечу, на цыпочках спустилась в холл и тихонько приоткрыла дверь, не снимая цепочки. На крыльце никого, на темной улице ни звука, ни движения – лишь изредка шуршат по-мышиному палые листья, гонимые легкими дуновениями ветра.

После полудня, измученная круговертью неотвязных мыслей, Фрэнсис поехала трамваем в город, а там отправилась на Клипстон-стрит. Как только дверь квартиры отворилась и она увидела Кристину – детские голубые глаза, ужасную стрижку, – она неожиданно для себя разрыдалась:

– Ах, Крисси!

Кристина шагнула вперед и обняла ее. Фрэнсис поплакала у нее на плече, потом сконфуженно полезла в карман за носовым платком, прижимая тыльную сторону ладони к сопливому носу.

– Стиви нет дома?

– Нет, она в школе, разумеется! Заходи же, не стой на пороге.

– Я тебя от дел отвлекаю.

– Не будь дурой! Заходи. Я страшно хотела с тобой увидеться.

Она провела Фрэнсис в квартиру и усадила в плюшевое кресло. Сняла с нее шляпу, стянула перчатки. Зажгла конфорку и поставила греться чайник, затем достала из буфета бутылку бренди и два бокала. Слезы мало-помалу унимались, и Фрэнсис вытерла лицо платком. Но когда Кристина вложила бокал ей в руку, ее вдруг опять затрясло, пуще прежнего. Она отпила маленький глоток, стуча зубами о стекло, и поставила бокал на столик, после чего с новой силой расплакалась в платок – и плакала, плакала навзрыд, пока у нее не разболелась голова.

– Извини, – сдавленно пробормотала она наконец.

– Бога ради, не извиняйся, – сказала Кристина. – Пей свой бренди. Дать тебе плед? Ты же холодная как ледышка! Отчего так мерзнешь-то?

Фрэнсис сделала еще один глоточек и отставила бокал в сторону.

– Мне все время холодно, каждую минуту, с тех пор как… – Она не смогла договорить.

Кристина принесла клетчатый шерстяной плед, вытащила электрический обогреватель. Усевшись в кресло напротив, она спросила:

– Что с тобой творится, скажи на милость?

Фрэнсис содрогнулась:

– Первые два-три дня после его смерти… даже не знаю, как мы их пережили. Потихоньку, понемногу, будто по отвесной скале взбирались. Потом вроде бы отпустило немного. Но сейчас… я не понимаю, что происходит. Полицейские взяли себе в голову совершенно дикую мысль.

– В каком смысле дикую?

– Ты что, не следила за делом по газетам? Знаешь про друга Леонарда? Чарли Уисмута? Он утверждает, что провел с Леонардом вечер перед его смертью. Но полицейские ему не верят. И что самое худшее, они подозревают, что Лилиана… что она… боже! – Губы у нее дергались. – Даже произнести не могу. Я ее с самых похорон не видела. Да и на похоронах подойти к ней не удалось. Это был кошмар какой-то. Никто из Леонардовой родни с ней не разговаривал. Два семейства чуть ли не швырялись друг в друга могильными камнями! А дома сплошная нервотрепка. Мать не лучше полицейских, тоже вся в подозрениях. Я не знаю, что делать. Лилиана в Уолворте. Нам не увидеться, не поговорить…

– Она же не навсегда уехала?

– Мне безумно одиноко.

– Но она ведь вернется рано или поздно, да?

– Вот-вот случится что-то ужасное, я точно знаю.