– Не извольте беспокоиться! – заверял её приказчик, удерживая правой рукой наполненную до краёв водкой гранёную рюмку, а левой пытаясь ухватить женщину за талию. – Мы люди сурьёзные, торговые! У нас всё без обману!

– И эта парочка не заслуживает моего внимания, – решил про себя Пронин, делая очередной глоток пива.

В это время в пивную неожиданно вошёл… гимназист! Это было так нелепо и так необычно, как если бы в мужское отделение в бане вошла молоденькая девушка. Пронин на мгновенье оторопел и чуть было не поперхнулся пивом. Однако по всему было видно, что гимназиста здесь хорошо знали, и никто из достопочтенной публики удивления не выразил. Гимназист сел за соседний столик, и майор намётанным глазом определил, что это никакой не гимназист, а самый что ни на есть ряженый. Хотя и молодо выглядел этот переодетый юноша, но не было в его лице детской припухлости, и взгляд был не наивным, а не по-детски внимательным и быстрым. Парень всё видел, всё примечал и решения свои принимал тоже очень быстро, как человек, имеющий за плечами непростой жизненный опыт. Обычно такой опыт даёт юношам первая судимость, когда, попав в кутузку «за детские шалости», юный сиделец через пару лет выходит на свободу рано повзрослевшим и на практике познавшим изнанку жизни.

Половой быстро метнулся к новому посетителю, и через пять минут на столе перед гимназистом стояла большая миска наваристых щей, деревянное блюдо с румяными пирожками и пол-литровая кружка ядрёного кваса. Гимназист, не торопясь, отпил из кружки, вытер обшлагом рукава свои полные губы, и какое-то время, прикрыв глаза, наслаждался покоем.

– Да ты здесь как дома! – с удивлением отметил про себя майор. – Расслабился – значит, уверен, что опасности нет, значит, он это место хорошо знает, и сел грамотно – рядом с дверью, которая в кухню ведёт: в случае облавы или каких других неприятностей есть возможность уйти быстро и практически незаметно. Если присмотреться, то ты такой же гимназист, как я балерина.

Тем временем юноша пододвинул к себе миску и стал с завидным аппетитом хлебать щи вприкуску с пирожком, начинённым ливером.

– Ешь, не торопись! Я подожду! – мысленно обратился майор к гимназисту и заказал себе ещё одну кружку пива.

После того, как гимназист покончил со щами, он, не торопясь, допил квас, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. Какое-то время он сидел без движения, прикрыв глаза, наслаждаясь чувством сытости. Потом тряхнул головой, словно отгоняя сонную одурь прочь, и достал из кармана пачку мятых ассигнаций. Пронин даже привстал со своего стула, увидев такое количество купюр в руках юного прохиндея. Гимназист не спеша пересчитал дневную добычу, аккуратно сложил деньги стопочкой и спрятал во внутренний карман своей тужурки. Потом случилось то, чего Пронин никак не ожидал, но всегда втайне на такое везенье надеялся: гимназист достал из другого кармана две пластиковых карточки. Это были те самые билеты, которых лишились адвокат Барчевский и его юная спутница. Гимназист повертел билеты в руках, вздохнул, и уже хотел было бросить их под стол, но передумал и снова спрятал в карман. Пронин ненавязчиво отследил все телодвижения карманного воришки, после чего бросил несколько монет на столешницу и вышел из пивной.

Сыщик ждал, но ждать пришлось недолго: вскоре из дымного нутра пивной появился гимназист.

– Прошу прощения, юноша! – обратился к нему Пронин и как бы невзначай перегородил дорогу. – Я давеча видел у Вас в руках две прелюбопытные вещицы…

– Какие такие вещицы, дяденька? – писклявым голосом неожиданно вскрикнул гимназист. – Вы, господин хороший, что-то путаете!

– Да Вы, юноша, не беспокойтесь! Я, знаете ли, коллекционер, и за понравившуюся мне вещь очень хорошие деньги могу дать. Соизвольте две необычные визитки, что в правом кармане вашей курточки, мне показать.

– Знать ничего не знаю! Ни о каких визитках не слышал! – истерически закричал гимназист. – Чего пристал?

– Да Вы не пугайтесь, юноша! Я только посмотрю, авось и сторгуемся.

– Опа-на! – неожиданно нормальным голосом сказал гимназист и посмотрел поверх головы Пронина. – А у Вас за спиной…

– Можете не продолжать, юноша, – усмехнулся майор. – Я эту шутку уже лет тридцать знаю. Так как насчёт…

Договорить он не успел, так как кулак Ваньки Сливы с размаху опустился ему на шляпу. Был Слива местным дурачком и, как дурачку положено, обладал Ванька недюжинной силой.

– Он тебя обидеть хотел? – прогудел Ванька. Речь его была невнятной и насыщенной интонациями обиженного ребёнка.

– Все хотят обидеть бедного Петю́ню, – насмешливо произнёс гимназист, ловко шаря по карманам оглушённого сыщика.

– Он плохой? – спросил Слива.

– Очень плохой! – уверенно произнёс Петюня, обнаружив во внутреннем кармане сюртука сыщика воронёный браунинг.

– Он плохой, а Петю́ня хороший! – прогудел Ванька.

– Ты тоже хороший! – разогнувшись, произнёс гимназист. – Держи Ваня полтинник, купишь себе леденцов!

Очнулся Пронин в кустах сирени уже под вечер, когда закатное солнце устало зависло над акваторией никогда не спящего Одесского порта. У сыщика сильно болела голова, и очень хотелось пить. Пронин похлопал себя по карманам: ни бумажника, ни хорошо пристреленного браунинга, который не раз спасал жизнь своему владельцу, в карманах не было.

«Чего и следовало ожидать!» – подумал Пронин и застонал – боль снова напомнила о себе. Собрав остаток сил, сыщик побрёл вниз по незнакомой улице. Ему повезло: примерно через квартал он набрёл на исправную водяную колонку и с наслаждением засунул голову под струю прохладной воды. Умывшись и почистив костюм, майор незаметно ощупал пояс на брюках и подкладку пиджака.

– Ух! Кажется, пронесло! – произнёс он вслух, обнаружив зашитые в одежду «аварийную» сумму денег и пластиковую карточку своего билета.

В этот момент чуткий слух сыщика уловил незамысловатую мелодию блатной песенки, имевшую популярность в Одессе в начале ХХ века. Кто-то умело игрывал на гитаре перебором, отчего мелодия приобретала чувственную глубину и особую проникающую в самую душу тональность.

Пронин, не задумываясь, пошёл на звуки музыки и вскоре на пересечении Соборной и Садовой, возле самой площади наткнулся на горбатого паренька с гитарой, которому на скрипке подыгрывала совсем ещё юная большеглазая девочка. Пронин дослушал последний куплет о тяжёлой воровской доле юной фармазонщицы[19], и так же как все бросил в картуз музыканта монетку.

– Моня! Будь ласка, заспива́й ещё трошки[20], – попросил музыканта парубок[21] в вышитой сорочке.

Моня кивнул головой и что-то шепнул девочке. Юная скрипачка привычно вскинула инструмент и из-под смычка полилась мелодия известной украинской песни о дивчине[22] по имени Галя. Зрители дружно стали хлопать ладонями в такт и подпевать.