– Ну помнишь, на стене рядом с вашим любимым столиком? Вы с Бастианом всегда за него садились.

– Старое фото, где Джек со своим другом?

– Ну да, а еще с ними девушка, срезанная рамкой.

– Вспомнил! Снимок сделан на Четэм-стрит.

– В тот вечер предполагался наш совместный ужин, помнишь? В Амстердаме та женщина проводила свой отпуск. Оказалось, она-то и помогла спрятать труп. Выходит, мы ей обязаны.

Я припомнил, как мертвеца затолкали в багажник арендованной машины, потом Смут сел на пассажирское сиденье, а за рулем, мне показалось, была женщина. Приезжая из Дублина. Давнишний друг Смута. Она спасла ему жизнь, когда погиб его возлюбленный.

– И что, вы об этом говорили? – спросил я, надеясь услышать «нет». Пусть минуло много лет, но было бы опрометчиво говорить с посторонними о событиях той невероятной ночи.

– Ни словом не обмолвились. Позже Смут мне все рассказал.

– И куда дели труп?

Игнац усмехнулся:

– Наверное, лучше тебе не знать.

– Нет, скажи.

Игнац вздохнул и пожал плечами:

– Ладно. Помнишь, в семнадцатом веке добрые бюргеры топили уличенных содомитов в амстердамских каналах, привязав им на шею мельничный жернов?

– Да.

– Вот так же поступили и с трупом. Он канул на дно и больше не всплыл.

– Господи! – Меня тряхнуло. – Не знаю, что и сказать.

– По-моему, все справедливо. Я… – Игнац вдруг осекся и побледнел. Проследив за его взглядом, я увидел низенькую старуху, волочившую сумку на колесиках, следом брела пегая дворняга. Изрезанное глубокими морщинами старушечье лицо стало бы находкой для фотографа-портретиста. Не спуская глаз с бабки, Игнац отставил бокал. Старуха подошла к дверям бара и что-то крикнула на словенском. Через минуту на улицу вышел официант, он вручил ей пивной бокал и поставил на землю миску с водой для собаки. Старуха села за столик и, скользнув по нам взглядом, испустила тяжкий вздох человека, придавленного мирским бременем.

– Знаменитый писатель, – сказала она по-английски с очень сильным акцентом.

– Наверное, – ответил Игнац.

– В газете я видела твое фото. И все ждала, когда ты здесь объявишься.

Игнац промолчал, однако лицо его сморщилось в гримасу отчаяния, презрения и страха. Таким я его еще не видел.

– А ты кто? – Старуха окинула меня насмешливым взглядом.

– Я его отец, – сказал я, как обычно не вдаваясь в ненужные подробности.

– Чего ты врешь? – Бабка ощерилась беззубым ртом. – Какой ты ему отец?

– Приемный. – Раньше я никогда не уточнял, ибо Игнац был мне гораздо ближе родного сына.

– Ты ему не отец, – сказала старуха.

– Вам-то откуда знать? – спросил я раздраженно.

– Оттуда, что папаша его – мой сын. А уж собственного сына я распознаю.

Игнац прикрыл глаза и отхлебнул пиво. Рука его дрожала. Никакого сходства между ним и старухой я не заметил, но его молчание подтверждало ее слова.

– Помню, у тебя была точно такая же собака. – Он кивнул на псину, дремавшую под столом.

– Это ее сынок. Или внук. Я уж запуталась.

– Игнац, мне уйти? – спросил я. – Наверное, вам лучше поговорить вдвоем.

– Нет! – Он даже испугался.

Удивительно, подумал я, ему за тридцать, у него жена и четверо детей, он успешный писатель, но боится остаться наедине с этой старухой.

– Ладно, посижу, – сказал я спокойно.

– Значит, ты его приютил? – Старуха разглядывала меня, цедя пиво.

– Да.

– Сочувствую.

– А я так очень рад.

– Он же грязный паршивец. – Бабка сплюнула на землю и потянулась к Игнацу, но тот отпрянул от ее руки, словно от тлеющей головешки. – Такой богач – и хоть бы грош послал бабушке! – Она закрыла ладонями лицо и весьма ненатурально зарыдала.

– Той самой бабушке, что сплавила его с рук долой? – спросил я.

Игнац достал бумажник, вытряхнул из него все, что там было, – тысяч двадцать-тридцать толаров – и отдал старухе. Та бесцеремонно схватила купюры и, скатав их в рулон, спрятала за пазуху.

– У самого денег куры не клюют, – бормотала она, – а мне какие-то жалкие крохи.

Пес мгновенно вскочил, когда старуха поднялась и поволокла сумку-тележку дальше по улице. Я проводил ее взглядом, Игнац отвернулся.

– Неожиданная встреча, – сказал я. – Как ты?

– Нормально.

– Ты знал, что увидишь ее?

– Предполагал. У нее заведенный порядок. Каждый день ходит неизменным маршрутом. Ходила, по крайней мере. – Он помолчал. – Я ведь не рассказывал, почему уехал из Словении?

– Ты говорил, после смерти матери бабка не захотела тобой заниматься.

– Это не вся правда. Какое-то время я жил у нее.

– И почему не остался?

– Потому что она ничуть не лучше моего отца. Тоже на мне зарабатывала.

– То есть?

– Тем же способом. Тут было полно мужиков, которые, устав от жен, искали какого-нибудь разнообразия. Как-то раз с одним из них бабка меня застукала. Я был совсем пацан. Увидев, что происходит, она прикрыла дверь и ушла в кухню. От злости швыряла кастрюли и сковородки. Но пальцем не шевельнула, чтоб меня выручить. Потом отлупила, обозвала мерзким никчемным говнюком. А затем смекнула, что я могу стать источником дохода. Я был смазливый парнишка. Хорошенький. Раз уж ты вожжаешься с мужиками, сказала она, отныне будешь это делать под моим началом и деньги отдавать мне.

– Боже мой! – Я отставил бокал.

– Она торговала не только мной. Были и другие. Один мой одноклассник от нее сбежал и утопился в Драве. На панихиде мужики, которые нас трахали, сокрушались о его погибшей душе и выражали соболезнования его матери, словно сами ни в чем не виноваты. После этого и я решил сбежать, но топиться не собирался. Нет, у бабки я украл деньги на билет. Поезд привез меня в Прагу. Чтобы выжить, я занимался тем единственным, что умел делать. Но теперь хоть деньги доставались мне. Потом перебрался в Амстердам. Я вовсе не думал там задерживаться. Просто не знал, куда еще податься. Я слышал, там живет мой отец, и надеялся, что он мне поможет. Выправит мою жизнь. Но он оказался не лучше бабки. Я же хотел оставить Марибор как можно дальше. В конце концов получилось. Все это в прошлом. И вот он я нынешний. Благодаря тебе и Бастиану.

Мы еще долго сидели, молча пили пиво. Потом вернулись в Любляну и ближайшим рейсом вылетели в Дублин.

Прошел месяц. Я обедал в парламентском буфете, когда вдруг ко мне подсела депутат фракции «Солдаты судьбы». Я удивился, поскольку прежде эта весьма бестолковая слуга народа со мной никогда не заговаривала, а сейчас радостно улыбалась, словно встретила старинного друга. То и дело она поглядывала на свой пейджер, как будто надеясь, что сигнал его придаст ей значимости.