– Кусают. Зимой вот черный терьер за локоть прихватил – думала, умру, так больно. Он молоденький совсем, года полтора, заигрался… Потом почуял – что-то не то, а у меня уже слезы из глаз – а я не плакса, поверьте. Отпустил, извинялся еще полчаса…

– Извинялся? Ты меня прости, но мне кажется, ты выдумываешь. Нехорошо собак очеловечивать, собака – это все же зверь… И что? Ты его хоть наказала?

– Извинялся – скулил вприсядку и лицо вылизывал. Наказывать не стала – не за что было. Сказала: «Больше так не делай, мне больно». Повторила несколько раз, он запомнил слово. Это полезно, с большими собаками и лошадьми, чтобы они знали это слово. И я собак не очеловечиваю, я-то как раз от них не жду невозможного. Не жду, что собака будет поступать так, как мне хочется, пока я ее не научу. Но отношусь по-человечески, да. Я же человек, не зверь. Могу и подумать, прежде чем драться лезть.

«А вы с вашими наказаниями у меня уже вот где», – подумала я, но вслух сказала:

– Извините, но мне пора идти. Если вы согласны, то вам нужно самому отвести Цезаря на новое место, чтобы он меньше беспокоился.

– Согласен. Вот деньги за месяц, хватит столько?

– Минуточку, я только собаку подниму. Цезарь, дружище, просыпайся. – Я погладила его по морде, подула в нос. Цезарь открыл глаза, посмотрел на меня сонно, добродушно. – Вставай, поднимайся, рабочий народ. – Я легонько подтолкнула пса, он сразу вскочил, стряхивая сон, и глаза из ясных снова стали мутными, как две медузы, выброшенные на берег. Пес огляделся неуверенно, как пьяный, и на всякий случай зарычал.

– Ну как? Не кидался он на тебя? – спросила я у Геши, который без меня кормил Цезаря завтраком.

– Не. Затюканный какой-то он, малáя. Не кусается, только брешет. И брешет как-то непонятно – в никуда. На сетку не сигает, в углу не ныкается, стоит посреди вольеры и брешет, как тузик. Я говорю: Зорька, хорош брехать, ща поляну накроем, завтракать сядем. Захожу, такой, а он дальше брешет. Не на меня, а так… Но не тронул, каши похавал нормально, а ты говорила вроде, отучали его у чужих брать?

– Да не отучали, а так, одно горе… Мама сказала, у него невроз, нужны физические нагрузки и свежий воздух…

– Ну тут этого добра… Чисто дом отдыха «Ленин в Горках»…

– С нагрузками – жопа. Не знаю, что и придумать. Отпускать его с поводка нельзя, он реально затюканный, твоя правда, на подзыв подходит через раз, да и вообще, чего от него ждать – неясно. На поводке я с ним, понятно, не набегаюсь, доберы – они резвые, как гепарды…

– А с конякой погонять?

– Так я тебе говорю – его не отпустишь одного, даже в наморднике. Удерет куда глаза глядят, а глаза у него в разные стороны глядят. Пока. Ну и вспомни, даже Ричарду в первый раз от Зоськи досталось, а уж этого… Точно копытом словит… А это не тот результат.

Мы сидели на завалинке (Геша выкупил спиленный ствол у «санитаров леса» – парковых рабочих; мы оба любили сидеть низко да и скучали по нашей давно прибранной со двора куче бревен) и с завистью поглядывали на Цезаря, лежащего на прохладном бетонном полу вольера да еще и в тени навеса – лето было жарким.

– А вчера Чача отчудил, пока вы ездили, – лениво сказал Геша. – Я выхожу, такой, на двор, а он лежит в корыте – ну, я кухню мыл и корыто с водой на дворе оставил, а он залез туда и лежит, чисто крокодил волосатый, морда на бортике довольная такая, хвост навыпуск… Так я им устроил банный день, обливал из шланга и его, и Зорьку…

– Ты поосторожнее с Цезарем, тут же дети бегают, мало ли что ему в башку вступит…

– Так я сказал шпингалетам с младшей группы – к собаке не подходить, у нее это… психическая травма… В смысле, сказал, психическая собака, кто подлезет, сам лично ноги выну… О! Я придумал! Надо велик. Давай велик на двоих купим, токо нормальный, «Салют», без этой сраной рамы… И будешь собак гонять заодно. Как тебе такое предложение?

– Геша, ты гений, – сказала я тихо, но с чувством. – То, что надо.

– Да не переживайте вы, все с ним нормально… Мы ему велик купили, гоняет каждое утро, доволен, как слон… О, вот она пришла, щас дам ее.

После тренировки я зашла к Геше и застала его болтающим по телефону. Он протянул мне трубку:

– Малáя, это хозяин Зорькин…

– Здравствуйте, Олег Юрьевич, – сказала я.

– Цезарь ездит на велосипеде? – недоверчиво спросил он.

– Да что вы, он же не цирковой медведь. Бегает за велосипедом каждое утро с большим удовольствием. Четыре километра по набережной до другого конца парка, там немножко занимаемся – я их вместе с Ричардом, моим немцем, гоняю. Потом назад, жару он пересыпает, потом на площадку ходим. Пес прекрасный, снова внимание стал держать, общие команды выполняет идеально. К окружающим излишней агрессии не проявляет. Думаю, через неделю сможете его забрать.

– Правда? Так быстро?

– Ну, если хотите, можете оставить пока, но в этом нет необходимости.

– Нет-нет, я с удовольствием… Без Цезаря дом совсем не тот, и дети скучают…

После первых утренних пробежек Цезарь стал выправляться. На второй или на третий день, когда я уложила его отдохнуть, а Ричарду бросила «апорт», Цезарь, оставшись на месте, стал поскуливать и вилять куцым хвостишкой.

– Что, тоже хочешь? Ладно, апорт! – Я бросила палку и отпустила пса, подумав, что он устал после пробежки и я в любом случае смогу его догнать.

Но Цезарь послушно принес палку и стал просить еще поиграть с ним.

Хотя нет. Он, в отличие от Ричарда, не считал это игрой. Цезарь выполнял все команды безукоризненно и четко, как автомат, словно этой безупречностью исполнения простых и знакомых вещей мог сдержать хаос, один раз уже охвативший, опрокинувший его мир.

Я стала потихоньку отпускать его с поводка в парке, но каждый раз, когда видела приближающихся людей, брала пса за ошейник.

Как показала практика, это было излишней предосторожностью – если Цезарь слышал команду «рядом», он шел рядом, хоть стреляй в него. Первое время он еще реагировал на внешние раздражители вроде белок, птичек, шума, но когда понял, что от него требуется, ничто не могло отвлечь его.

Он обладал редкой для доберманов уравновешенностью и выдержкой, команду «место» держал не хуже Ричарда. С Ричардом они поладили, хотя два матерых пса, практически одногодки, могли и передраться.

Они работали парой на задержание и многому научились друг у друга. Методы атаки у них были совершенно разные, но они слаженно загоняли Тараса, как лайки – медведя. Тарас потом жаловался, что Цезарь норовит ущипнуть его через ватник, добраться до живого, тогда как Ричард, наоборот, хватает аккуратно, чтобы не прикусить. Зато Ричард любил сбить Тараса с ног и повалять как следует.

Через неполных три недели у Цезаря, которого хвалили, облизывали, чистили жесткой банной рукавицей и давали иногда покусать большого, вкусного Тарасика, сфокусировался взгляд и прошла привычка истерично облаивать только ему видимых призраков. Он даже позволял себя погладить нашей конюшенной мелюзге (правда, все еще под моим присмотром). Дети, наслушавшись ужасов от Геши, жалостливо приговаривали, наглаживая пса: «Бедненький Зорька, ты уже выздоровел? Не бойся, тебя здесь никто обижать не будет…»