– Да и плевать, это же футбол, – поворачиваясь, хмыкает он. – Что, проблем захотелось? Заткнись, урод, и выброси мусор.

Объявляют возобновление игры, и Оливер хлопает по заднице Миру, отчего та, как полная идиотка, хихикает и посылает ему воздушный поцелуй. Меня сейчас вырвет. И вот в ней я увидел нечто возвышенное? Ага, только секс, и только. Ни о каких чувствах больше, вообще, речи не идёт. Ей они не нужны, а мне запрещены. И то, что сделал, никогда не должно повториться, лучше игнорировать её, не замечать и избегать, позволяя выставлять себя тупой дурой, какой она, видимо, в принципе и является. Возможно нет, но я предпочитаю думать в таком ключе, чтобы найти для себя причину ненавидеть её.

– Я сейчас блевать от них начну, поэтому пойду, – зло цежу. – Встретимся в баре, Белч. Напишу тебе.

Не обращая внимания на Флор, которой я не подарил и взгляда на прощание, расталкивая ребят, выбираюсь с трибуны и спускаюсь вниз. С меня довольно этой ужасной игры, да мой брат в разы лучше их делает пасы и забивает голы. Всё куплено. Всё, даже победа. Понятно, почему им больше стремиться не к чему, только как изводить нормальных людей, превращая их в сумасшедших. Им и так достаётся всё на блюдечке без особых усилий.

Не знаю, что меня больше злит – одиночество или то, что я до сих пор прокручиваю в голове наш первый и хреновый поцелуй. Я избегаю не только Миру, но и остальных. Стараюсь меньше общаться с Белчем, чтобы не слышать его давления о выдуманных чувствах Миры, когда всё катится к чертям. Ограничил встречи с Флор, а только беру и рисую эту суку. Не могу выбросить из головы. Не могу, и всё. Я как будто завис на ней, на той ночи и не в силах двигаться дальше. И я должен думать о другом, о том, что поможет мне выбраться из бедности. Но ничего. Так страшно мне ещё не было никогда в жизни. Мои ценности и желания изменились. Мне стыдно перед мамой и братом за то, что я подумал о себе и позволил поцеловать её, увидев в ней ту девушку, для которой хотел бы стать чем-то большим. Это пагубные мысли. Невозможные и болезненные. Слишком болезненные для такого, как я.

Вхожу в свою спальню, имея возможность нормально и не торопясь, помыться в душе. Игра будет продолжаться ещё час, вряд ли Мира вернётся раньше, значит, у меня достаточно времени, чтобы ещё больше разозлиться на себя. Меня тянет туда. Тянет в её спальню. Тянет вдохнуть аромат её духов, витающий там. Тянет снова причинить себе боль, вспоминая, как стоял на том месте и прижимал её к себе, ощущая неподдельную страсть, рождённую мной. Мной, чёрт возьми! Это был я! А потом за это ещё и получил. И не так силён был удар, как слова и отвращение на её лице.

Хватит думать о ней. Хватит считать, что когда-нибудь снова всё будет так, как в те две ночи. Хватит. Это бессмысленно. Это губительно. Это так сладко и требует продолжения. Хватит изводить себя. Той девушки никогда не будет существовать, обстоятельства и этот мир не потерпят честности. Но она есть… где-то там, внутри её, она живёт. И я бы хотел, чтобы она ждала меня.

Боже, я с ума схожу, да? Я полностью рехнулся, раз мечтаю об этом. Нельзя. Лучше забыть всё. Ага, очень легко сказать, забыть. Невозможно, даже если этого захочешь всей душой, как я. Иногда люди остаются намного глубже, чем в сознании. Они внутри. В сердце, хочешь ты этого или же нет. Просто так случилось. И сердце стучит, скрывая всю боль и отчаяние из-за того, что никогда не будет рядом второго, такого же одинокого и нуждающегося в аккомпанементе моей симфонии. Это никогда не оборвётся, даже если обида будет терзать душу, а жестокие слова повторятся раз за разом, напоминая о несбыточном. И я себя ненавижу за это. Ненавижу за то, что вляпался в такое дерьмо сам того, не планируя и не желая.

Распахиваю дверь своей спальни и замираю.

Господи, ты издеваешься надо мной? Неужели я не все круги ада прошёл, и ты заставляешь меня в очередной раз оказаться с ней наедине, чтобы вновь подставить меня?

В темноте небольшой гостиной у входной двери стоит Мира, бегло осматривая меня, и кривит нос.

– Почему ты считаешь, что твою вонь скроет одеколон, мон шер? Неужели, в тебе нет ни грамма знаний о правильном нанесении отдушек на тело? Придётся всю ночь проветривать, и вряд ли этот смрад, вообще, исчезнет, – язвительно бросает она и, хлопая дверью, направляется к себе.

Сжимаю руки в кулаки.

Держись, Рафаэль, молчи и просто иди на вечеринку, как и планировал. Не делай глупостей!

И у меня получается, практически получается достичь двери, как в спину летит ещё более издевательский тон Миры.

– На свидание к своей Джульетте бежишь? Поспеши, иначе её кто-то другой будет использовать всю ночь.

Ну вот и заканчивается терпение. Я не помню, чтобы раньше вспыхивал за секунду, да так ярко и злостно.

– Не волнуйся, в отличие от местных сук, Флор прекрасно умеет ждать и честно признаваться в своих слабостях. И да, я изменил своё мнение. Теперь же вижу, что лучше радоваться тому, кто рядом и всегда поймёт меня, не прикрываясь ядом, как одна законченная дрянь, – шиплю я и разворачиваюсь.

Ох, этот порочный наряд черлидерши: распущенные и завитые волосы, яркий макияж, хотя его в темноте не видно, но я запомнил. Запомнил и то, что под этой коротенькой юбочкой практически ничего нет.

– Запомни, мон шер, она рождена от отъявленной твари, и в ней есть её гены. Эх, какой ты идиот, раз считаешь глупость красотой, – фыркает она.

– Три грёбаных дня. Три, блять, дня ты меня игнорировала! Три дня прошло с той ночи, когда ты врезала мне и убежала к своему ублюдку! Три дня ты молчаливо изводила меня, а сейчас ревнуешь? Ты охренела, Мира?! – Кричу я, указывая на неё пальцем.

– Ревную? Я? Подумай ещё, мон шер, мне плевать, кто на тебе катается. У тебя завышенная на пустом месте самооценка, – девушка прикладывает руку к груди, наигранно удивляясь, а затем хихикает.

Не могу больше, меня она так бесит. Бесит, что стоит здесь и вновь приплетает Флор, когда я миллион раз говорил ей – нет между нами ничего. Да и за три дня она нашла только эти слова?!

– Тогда какого хрена ты лезешь ко мне? Какого хрена ты сейчас трогаешь меня, когда я срал на тебя и твои страхи все три дня?! Какого хрена ты, вообще, обращаешься ко мне и смеешь произносить своим дерьмовым ртом имя Флор? – Наступаю на неё. Стоит. Не двигается, только гордо приподнимает подбородок, сверкая лютой ненавистью в потемневших глазах.

– Мой рот тебе не казался таким дерьмовым, когда ты вздумал облизывать его, подобно леденцу. Я все эти три дня отмывалась от твоей вони, и, увы, теперь ещё больше травлю себя гадостью вроде твоего дешёвого одеколона, прожигающего слизистую моего носа. Но не волнуйся, эта дурочка оценит, как ты стараешься ради шанса воспользоваться хотя бы ей. И где твоя хвалёная совесть? Нет её, потому что со мной тебе ничего не светит, а вот она всегда готова принять тебя, ведь у неё нет чувства собственного достоинства, – Мира отходит назад и открывает свою дверь, когда во мне клокочет такая обида и разочарование. Почему я слушаю всё это? Почему, как больной идиот, не могу уйти, а позволяю ей продолжать сыпать оскорблениями, когда мне чётко было сказано, что я не её круга? Почему я извожу себя? Ради чего?