Когда Ермолов был послом в Персии, он принужден был ездить по песчаным пустыням и с немалою радостью отдыхал по нескольку дней в оазисах. Приехавши в Тавриз, с большою своею свитой, прекрасными молодыми людьми, он встретился там с английскою миссией. Тавризской английской миссии Алексей Петрович дал роскошный обед и в заключение «порядочно накатил» своих гостей. Разумеется, многие из них были под столом. Адъютанту Муравьеву, как отлично знавшему английский язык, поручено было угощать до тех пор, пока не останется ни одного гостя. Наконец Муравьев проводил за ворота последнего англичанина, столь твердого на ногах, что он боялся отойти от стены; при прощании они пожали друг другу руку, и при словах, которых нельзя было разобрать, но которые, вероятно, были: «good bye», с англичанином сделалось дурно.

Через день англичане ответили подобным же угощением. Алексея Петровича тут не было. Те же сцены, с прибавлением концерта из русских и английских песен, повторились и здесь. При расставании, это было ночью, англичане снабдили наших провожатыми фонарями. Как-то незаметно для самих себя, в лабиринте узких улиц, наша свита разделилась на две части. Никто и не подозревал этого. Обе партии кружились, кружились, наконец, к общему удовольствию, встретились.

Алексей Петрович первый испросил у шаха позволение завести постоянную русскую миссию в Персии. До него были только консулы в прибрежном каспийском городе.

Сергей Николаевич Вельяминов, главнокомандующий на Кавказе, отличался роскошью жизни, доходившей до чрезвычайных размеров. Разные покупки, огромный погреб, большое жалованье (60 т.).

Мелкое племя, жившее в горах, принуждено было изъявить свою покорность России. К Алексею Петровичу явился старшина этого племени, человек с проседью и пожилых лет, и просил извинения, что явился он, а не отец его. «А сколько вам лет?» – спросил Алексей Петрович. «Восемьдесят четыре».

Некто Джафар-бек, 106 лет от роду, делал каждую неделю 160 верст верхом. Здоровье его было прекрасное, и верховая езда была его любимым занятием.

Джамал-бек, знатный горец, жил в ауле (впоследствии крепость Евгениевская). Когда нужно было нашему отряду проходить чрез этот аул, тогда неприятельский, Алексей Петрович вызвал Джамал-бека. «Смотри, Джамал, – сказал он, – я знаю, ты богат, имеешь большие связи в ауле, всеми уважаем, так ты угощай почаще своих соотечественников, имей большое влияние на них, и когда мы будем подходить к аулу, то чтобы не было ни одного выстрела, в противном случае не останется и следа этого аула». Не нужно прибавлять, что все было в точности исполнено. Вот каково было влияние этого главнокомандующего! Впоследствии, при Головине, этот аул был взят штурмом, разорен, сожжен, огромнейшие сады его истреблены, и жители его сосланы в Сибирь. В числе их был и Джамал-бек. Алексей Петрович часто выражал неудовольствие на такой поступок. Джамал-бек был возвращен, но, лишенный всего имущества, которое было конфисковано, принужден был скитаться по родным и знакомым; аул был еще осаждаем до Алексея Петровича, и русские потеряли тут одну пушку.

В поход Наполеона I на Россию французской армии были розданы ручные словари для разговора с нашим простым народом. Они зашили их в обшлагах шинелей, вероятно, чтобы не лезть в карман за словом. Естественно, большая часть досталась русским, вместе с их владетелями. И какого же смеху наделали они тогда у нас: например, солдату нужно есть, он говорит: «Господин мужик, я алкаю (gospodine mousik, ja alkaju); когда же нужно пить, он говорит сначала так же «господин мужик», а потом – «я жажду». Разумеется, наш мужик, вытаращив глаза и ничего не понимая, стоял пред непрошеным гостем. Тогда француз прибегал к более действительным мерам: кричал, грозил и показывал на свой рот; это уже было гораздо понятнее всяких объяснений.

Если французу показалось, что, благодаря его вооружению, господин мужик оказывает ему всевозможное гостеприимство, он думал, что тот признает над собою власть чужеземца, и заставлял его повторять за собою, конечно руководствуясь знаменитым словарем: «Виват император, российский, французский, наполеонский» («Vive Napoleon, empereur russe, frangais»).

В свою очередь и наши солдаты, пришедши во Францию, руководствовались подобными словарями, только на русском языке. Например: «Мадам, дю вен!» Та подает ему кружку, он выпивает. «Анкор дю вен», – говорит он, подавая снова кружку; кружка наполняется и опоражнивается. «Боку дю вен», – повторяет он, требуя третьей порции. Точно так же и с едою. «Мадам, дю пен!»; ему подают, он ест. «Анкор дю пен!», он съест и это. «Боку дю пен», и третья порция съедается. Если он сыт, благодарит, если же не сыт, то опять возобновляет свои требования по порядку.

Один французский офицер, попавшийся в плен, человек ученый и образованный, вздумал от нечего делать изучать русский язык. Он попросил одного нашего офицера перевести ему французские стихи; на беду, офицер был проказник в высшей степени. Он перевел ему стихи не по смыслу, а по звукам. Ма race значило «матрос», lajoie embrassa la felicite – «в жар бросал вафли с сытой»; je revee – «жид ревел» и т. п. и уверил француза, что это буквальный перевод. Француз был в восторге, чуть не расцеловал переводчика за то, что тот открыл ему, как французский и русский языки близки между собою и по смыслу, и по произношению.

Подобным образом учили в старину и в кадетских корпусах, разумеется в младшем классе. Например, Le soldat romaun переводили «румяный солдат», avgutieprotegeait — «август протянул».

Ф. Вендармини. Портрет Г.А. Потемкина

При Очакове, Бородино и Ленкоране такая страшная была резня, что некоторые полки выводились из сражения уже капитанами: полковые и батальонные командиры были все перебиты.

Как несправедливо потомство заклеймило славное имя Потемкина эпитетом фаворита Екатерины! Это был один из гениальных людей, как на военном, так и на гражданском поприще. И такому человеку только один памятник, и то в глуши и воздвигнутый добровольным приношением жителей облагодетельствованного им края, без содействия казны!

Во время Турецкой войны, видя нужду во флоте на Черном море, он пригласил к себе двух адмиралов, русского и английского. Каждый из них предлагал свои планы, свои мнения; между ними, несмотря на присутствие Потемкина, завязался жаркий спор. Фельдмаршал, раскладывая по обыкновению на столе драгоценные камни и выкладывая из них различные фигуры и планы, как бы небрежно слушал их доводы и только старался их более разжечь. Увлеченные спором и важным соперничеством пред глазами Потемкина, они искали решительной победы друг над другом и потому высказывали самые сокровенные мысли. Этих-то мыслей фельдмаршал и добивался.

Чрез несколько времени Потемкин, не имея специальных познаний в морском деле, собственноручно написал положение о будущем флоте. И по этому положению в короткое время родился наш Черноморский флот, бывший вскоре карою Турецкого при Чесме.