Они и впрямь пришли на следующий день. Двое мужчин в сопровождении доктора Кантурека, но ничуть на него не похожие. Настороженные и безжалостные глаза следили за каждым жестом Гривена. Они были похожи на санитаров, только вместо белых халатов на них были пальто и шляпы, а под пальто — двубортные костюмы, пахнущие… вещами, о которых он забыл и не вспоминал буквально до этого мгновенья. Кофе, сигаретами, дизельным маслом.

Герр Шварц и герр Бернгардт — так они представились. На груди у них сверкали металлические значки. Доктор Кантурек сидел в углу, сложив руки на груди.

Первым заговорил герр Бернгардт.

— Нам понятно, что вы расспрашиваете о госпоже… я хочу сказать, о Люсинде.

— Думаю, что так. Но я не уверен, что она мне на самом деле нужна. Со мной все в порядке. Так ей и передайте.

— С удовольствием, если бы это было возможно. — Шварц встал рядом со своим напарником. — Но вы последний, кто видел ее. И с тех пор прошло почти два…

Из угла, где сидел доктор, послышалось покашливание. Гривен поглядел в окно. В саду было солнечно, дул довольно сильный ветер. Но стекло, когда он прижался к нему носом, оказалось холодным на ощупь.

— А какой сейчас месяц?

— Май, — сказал Кантурек. — Если не ошибаюсь, семнадцатое мая.

— Нет. Июнь. По крайней мере, был июнь. Вам не стоит меня дурачить.

— Месяцы в наше время проходят куда быстрее, чем раньше. Послушайте, у нас есть пациенты, пребывающие здесь куда дольше вашего…

— А какой сейчас год? Скажите мне, какой год!

— 1930-й, Карл.

Невозможно. Значит, пошло уже новое десятилетие. А где же трехсотэтажные здания, где ракеты, перелетающие с континента на континент? Гривен посмотрел на Шварца. Тот был на вид старше и казался умнее, чем его напарник.

— Она мне, знаете ли, ничего не сказала. Даже не попрощалась. Хотя нет, это не совсем так. Я припоминаю, было письмо.

Шварц кивнул.

— Мы нашли его в вашей квартире.

Которая наверняка покрылась пылью и поросла паутиной.

— Надо там все как следует убрать и привести в порядок. К ее приезду.

Бернгардт навис над ним во весь свой высокий рост. Его слова прозвучали разочаровывающе.

— Все это позади, герр Гривен. Квартира, скорее всего, принадлежит банку. Если в стране еще функционируют банки. — Он поднял палец. — Ах да, вы же, наверное, не знаете, что происходит. Что ж, вам чертовски повезло. Оказались бы вы на улице, подобно всем нам, ломая себе голову, где бы достать еду.

Тут вмешался доктор Кантурек.

— Ладно, а сейчас я попрошу отсюда вас обоих. Немедленно!

Гривен, безучастно сидя в постели, наблюдал за тем, как все трое вышли из палаты. Потом посмотрел на лист, медленно опускающийся на траву. Ему хотелось думать — но так, чтобы не расплакаться. А ведь она могла бы прийти сюда, могла бы отереть его слезы! Без нее он наверняка совсем запаршивеет и умрет. Ах, если бы ему еще раз показали ту картинку, он, возможно, даже вспомнил бы, как ее зовут.

Месяцы летели вслед за месяцами, и дела Гривена шли на поправку; это означало, правда, что он освоил все виды душевного расстройства, кроме своего собственного. Всех в психиатрической клинике охватили истерические настроения в связи с приближающимися всеобщими выборами, — да в такой мере, что доктор Кантурек пригрозил конфисковать все имеющиеся в палатах радиоприемники. Истошные вопли разнеслись по больнице, когда Отто, главный старожил отделения, помещенный сюда еще после битвы при Танненберге, организовал в розовом саду нацистский слет и принялся преподавать ходьбу в строю гусиным шагом своим одетым в смирительные рубашки товарищам по несчастью.

В ночь выборов все больные собрались в комнате отдыха перед приемником с мерцающей шкалой диапазонов.

— Героем дня, дамы и господа, человеком, по праву празднующим победу, следует признать Адольфа Гитлера, партия которого, Национал-социалистическая рабочая партия Германии, получив шесть с половиной миллионов голосов и завоевав сто семь мест, стала отныне второй в общенациональном зачете!

Отто убедил всех остаться в комнате отдыха и на выступление героя дня.

— Вы его только послушайте! Он умеет обращаться к каждому по отдельности и находит слова, нужные любому.

Послышался треск электроразрядов, а вслед за ним — тяжеловесные тирады о крови, о почве, о воле народа, а Гривен, предаваясь собственным мыслям, оказался словно бы в одиночестве в этой затененной комнате. Странно, Отто каким-то образом предвидел это заранее. Рев, рык, где-то в глубине твоей души возникает определенный ритм, как было когда-то — в дни, когда отец взял Гривена на автомобильную экскурсию в Альпы (о Господи, значит, у Гривена действительно было детство!)… и они поехали в гору… в гору… и уши у них чуть было не лопнули. И тут в душе Гривена со взрывом родился из небытия напарник, двойник, партнер, — со-житель по одному на двоих телу. А чуть родившись, уже взял на себя все внимание прежнего Гривена. Еще один Карл Гривен, проживший целую жизнь, только все еще не научившийся говорить.

Громкоговоритель разразился хриплой, то затихающей, то вновь разгорающейся тантрой. Гривен — тот из двоих, которому понадобилась помощь, — обратился к Инге, своей любимой сиделке.

— Не окажете ли вы мне с утра одну услугу? Принесите мне, пожалуйста, газету!

Она с явным огорчением улыбнулась.

— Вам ведь известны правила, Карл. Доктор Кантурек не…

— Он ничего не узнает, клянусь вам. — Гривен мрачно подмигнул ей, указал в ту сторону, откуда доносился Голос. — Хочу увидеть его физиономию на первой странице. У меня, знаете ли, хорошая память на лица.

К тому времени, как его вызвали на консилиум, снег уже успел превратиться в грязь. Карл, вы боитесь оказаться независимым? Вам понравится принимать участие в жизни общества? Гривен говорил то «да», то «нет» именно тогда, когда этого от него и ждали, хотя доктор Кантурек, как и двое его коллег, на этот раз не улыбался, в силу чего угадывать оказалось довольно трудно. Так или иначе, ответы Карла попали в формуляры на нужное место, а в результате он сам оказался у больничных ворот, ожидая автобуса, который должен был доставить его в Берлин.

— Вот деньги, Карл. — Доктор Кантурек протянул ему большой конверт. — От них-то все и зависит. Если дела не пойдут на поправку, то нам придется выставить за ворога даже Отто.

Администрация распорядилась о временном местожительстве для Гривена в Нойкельне. Называлось это, на ее языке, «промежуточное пристанище». Но промежуточное состояние, в которое попали соотечественники Гривена, грозило затянуться навеки, если исключить мысль о том, что конечным пунктом всеобщей миграции было дно пропасти. Каждую ночь у него крали расческу, носки и мыло. Однажды, вернувшись домой пораньше, он обнаружил, что сосед по нарам роется у него в чемодане. Гривен отступил на два шага, потом сделал три вперед и с разбегу ударил вора ногой по заду. Поднялась паника, все принялись тыкать в него пальцами, комендант взмолился: