— У меня сегодня… праздник, — сказал он в конце концов. — Было не так-то просто найти тебя, Карл. Я говорил с твоим доктором. Ну, знаешь, с тем очкастым. Он очень за тебя тревожится. Он называет тебя своим швейцарским сыром. Со слезою.

— Это неправда! И никогда не было правдой. Я переменился.

— Вот и отлично, Карл. Полагаю, мы все переменились. — Элио с болью посмотрел на него. — Расскажи мне о Люсинде. Когда ты ее в последний раз видел?

Он в конце концов набрался мужества упомянуть ее имя.

— Но зачем тебе это? Что и кому ты хочешь доказать?

— Не знаю. Просто будь со мной откровенен.

Гривен сделал первый неуверенный шаг — и оказался в длинном пустынном коридоре.

— Я простился с ней в то утро… Я поехал на машине. Нет, я взял такси. На прощанье она поцеловала меня…

Но шевелящиеся губы находились, казалось, на чьем-то чужом лице — и это испугало его настолько, что он выскочил из коридора и закрыл за собой дверь.

— А что относительно ее записки? Люсинда упомянула Франкфурт, не так ли?

Гривен с огорчением посмотрел на Элио.

— Значит, ты разговаривал с ними. С теми, кто приходил ко мне.

Но Элио отказался в этом признаться. Нет, он беседовал только с доктором Кантуреком.

— Я не обращался в полицию. Я бы не осмелился. — Из кармана он достал письмо. — Вот что я получил три недели назад.

Герр Чезале!

Должен сказать вам, что меня категорически не устраивают последние события, связанные с итальянцем Этторе Бугатти и его Сорок первой моделью, так называемым королевским лимузином…

Почерк был наглый, еще более наглый, чем голос, гремевший в приемнике у Отто. Какая боль осознать, что эти сжатые кулаки, эти дергающиеся усики из кинохроники не исчезают, когда «Глория-палас» запирают на ночь. У Гривена недостало сил прочесть все подряд, поэтому он пробежал глазами по строчкам.

…как художник отказываюсь согласиться с тем, что любое мое произведение безнравственно изымается у законного владельца… убежден, что герр Бугатти глух к доводам разума… уже давно наблюдаю за вашей справедливой реакцией на то, что вас беспощадно прогнал неблагодарный работодатель…

Наверняка вы, герр Чезале, сохранив столько связей с коллегами на заводе в Молсхейме, можете найти способ удовлетворить всеобщие интересы… но мне хочется посулить вам особую награду… Уже на протяжении некоторого времени фройляйн Краус гостит у меня и находится под моей опекой…

Сколько ни перечитывай эти строчки, легче не станет. Мрачный вид Элио только подтверждал это обстоятельство.

Ваши чувства к ней, как до, так и после разрыва с Карлом Гривеном, не остались незамеченными. Фройляйн Краус не угрожает никакая опасность, пока и поскольку то же самое можно сказать о моем автомобиле…

Далее шел целый ряд подробностей относительно оплаты издержек Элио в швейцарских франках, обещание еще одного письма, назначение места и времени встречи для «обмена ценной информацией». Гривену хотелось подержать письмо над пламенем свечи, чтобы на нем проступили другие, таинственные письмена, но он понимал, что ничего, разумеется, больше не материализуется. Даже подпись.

— Вот так-то, Карл. Ты в состоянии убедить меня, что мы вправе не поверить этому? Что это фальшивка?

— Почерк Гитлера, насколько я могу судить. — Столь надолго отодвинутый на задворки сознания, образ Люсинды внезапно обрел поразительно четкие очертания, правда, всего на секунду. — Хотелось бы мне сказать, что он блефует. Что он ее и пальцем тронуть не посмеет. — При втором прочтении письмо показалось ему еще более зловещим. — Но я этого не понимаю. Насчет… Бугатти.

Элио глубоко вздохнул.

— Твой королевский лимузин вовсе не уничтожен. Этторе перестроил шасси самым кардинальным образом, использовав при этом изначальные наброски Гитлера. Машина заперта на территории завода. — Он поднял руку, предваряя вопрос Карла. — Нет, я ее не видел. Но у меня есть свои источники. И согласно этим источникам, Патрон… — Он деланно рассмеялся. — Я хочу сказать, Старик… он отказывается продать ее, даже не позволяет никому на ней прокатиться. Это на него не похоже — зайти так далеко только для того, чтобы как следует досадить кому-то. Но, должно быть, он решил, что вправе позволить себе подобный жест.

За чашкой черного кофе Элио объяснил, как нынешние суровые времена не пощадили даже Молсхейм.

— Ты ведь помнишь Фернана? Это он пишет мне и держит в курсе событий. Команда ропщет из-за постоянных задержек с выплатами, а рабочие перестали считать слово «профсоюз» бранным. За все эти годы Старик продал только два королевских лимузина. Поэтому он едва ли решится пожертвовать машиной, которую и изготовил-то только со зла. Согласно слухам, он собирается демонтировать корпус и сохранить только шасси. Или, возможно, разберет всю машину на запчасти. — Элио махнул салфеткой. — Вот почему твой любимый дядюшка так разволновался и решил взять на себя такие хлопоты.

Гривен взглянул на поданный им счет и, немного оробев, передал его Элио.

— Но ты, должно быть, выработал какой-то план.

Элио устало пожал плечами, подмигнул, полез в карман за бумажником.

— Дело за тобой, Карл. Иногда мне кажется, что ты правильно оценил Люсинду, а значит, мы можем просто порвать это письмо. — Элио надел пальто. — Хотя нет, неверно. Понятно, что за этим шагом последуют и дальнейшие.

Они вышли на улицу, прошлись, остановились под вывеской «Глорин-паласа».

— Что мы тут делаем? — спросил Гривен.

— Ты ведь здесь живешь, не забывай об этом! Или тебя надо подвезти домой?

Элио сказал все, что заранее собирался сказать, ему не хотелось причинять Гривену дополнительные страдания, он понимал, что со всей этой проблемой ему придется разбираться одному…

— Людей здесь хватает, — отмахнулся Гривен. — Кто-нибудь меня подменит. — Над головами у них то вспыхивали, то гасли лампочки — их было так много и они были так близко, что по волосам пробегали слабые разряды. — Я понимаю, что я не в полном порядке. Еще не в полном порядке. А может, никогда и не был в полном порядке. — Он посмотрел Элио прямо в глаза и долго не отводил взгляда. — Я много лгал. Я уже толком не помню, как оно с нею было. Когда я увидел лицо Люсинды, это был всего лишь взгляд из последнего ряда. Но я понимаю, что меня… принесли в жертву. А теперь, ты говоришь, она оказалась в руках у Гитлера? И он может вернуть мне все разом? — Гривен широко раскинул руки. — Тогда чего мы ждем? Зачем теряем время? Нам надо ехать немедленно!

Этим же вечером они выехали на юг, во Францию. Манера Элио вести машину претерпела большие изменения: по дороге он уделял все внимание своем древнему «Ситроену», проржавевшему и грохочущему на ходу.

— Я за гроши приобрел его в Амьене на прошлой неделе. Это теперь народный автомобиль. Нам не стоит привлекать к себе внимание, можешь мне поверить.