помещики выступали за законные ограничения власти помещиков над крепостными. Маршал Бибиков заявлял, что дворяне, которые пытали своих крепостных, должны быть объявлены сумасшедшими, и это позволит на законных основаниях конфисковывать их имущество. Но когда были предложены конкретные меры по улучшению положения крепостных с их последующим постепенным освобождением от крепостничества, выступавшие замолчали. Либералы из кандидатов-дворян подверглись поношению и даже угрозам расправы со стороны агрессивно настроенных членов консервативного большинства.

Екатерина надеялась на содействие графа Александра Шувалова. Он получил образование в Женеве и Париже, именно он поддержал ее, когда Петр III публично обозвал ее «дурой» во время представительского банкета. Но когда Шувалов выступил перед Уложенной комиссия, он стал страстно защищать крепостничество. Князь Михаил Шувалов, считавший потомственное дворянство институтом, который был создан Богом, выдвинул аргументы, что в такой холодной, северной стране, как Россия, крестьяне просто не будут работать, если их не заставлять. На это способны лишь дворяне, но они должны делать это традиционным способом, без вмешательств государства.

Поэт и драматург Александр Сумароков возражал против особых привилегий, как, например, пожизненное освобождение от телесных наказаний, которое даровалось делегатам Уложенной комиссии от крестьян. Сумароков также возражал против принципа большинства голосов. «Большинство голосов не подтверждает правду, а лишь указывает на желание большинства, – говорил он. – Правду подтверждают лишь веская причина и беспристрастность». Далее Сумароков жаловался, что «если крепостных освободят, то дворяне лишатся поваров, кучеров, лакеев, поскольку их повара и парикмахеры уйдут в поисках лучшей доли, и возникнут постоянные беспорядки, для разрешения которых потребуется военное вмешательство. В то время как сейчас помещики тихо живут в своих имениях». («И время от времени им перерезают там глотки», – прокомментировала Екатерина.) Всем известно, заключил Сумароков, что господа любят своих крепостных и те отвечают им взаимностью. В любом случае, добавил он, простые люди не могут испытывать тех же чувств, что и люди благородные. («И в нынешних обстоятельствах просто не могут их иметь», – заметила Екатерина.) В конце концов, императрица отреагировала на возражения Сумарокова следующим образом: «Господин Сумароков хороший поэт <…> но не обладает достаточной ясностью ума, чтобы быть хорошим законодателем».

Несмотря на личные убеждения Екатерины и опасения по отношению к крепостничеству, реакция делегатов от дворянства заставила ее воздержаться от дальнейшего противостояния. Ее мысли о том, насколько это было опасно держать большую часть населения в постоянной зависимости, нашли свое воплощение в письме, которое она написала генерал-прокурору Вяземскому:

«Невозможно обеспечить полного освобождения от жестокого и невыносимого ига <…> если только мы не согласимся сдерживать жестокость и улучшить нестерпимое положение людей, иначе рано или поздно они сами добьются этого даже против нашей воли».

Поскольку ее принципы Просвещения подверглись суровой критике, Екатерина, знавшая, что правит прежде всего благодаря поддержке дворянства, решила больше не настаивать. Позже она прокомментировала это следующим образом:

«Как же я настрадалась от неразумного и жестокого общественного мнения, когда этот вопрос рассматривала Уложенная комиссия! Дворяне <…> заподозрили, что эти дискуссии могут привести к улучшению положения крестьян <…> Кажется, там не было и двадцати человек, которые отреагировали бы на эту тему с сочувствием».

Заседания в Санкт-Петербурге оказались еще менее продуктивными и вызвали даже больше распрей, чем в Москве. Комиссия по-прежнему работала очень медленно, отягощенная процедурой, конфликтами между классами и, в целом, нереальностью поставленной перед ней задачей. Двадцать девять делегатов от русских крестьян играли в дискуссиях незначительную роль, за исключением одного неутомимого делегата от архангельского крестьянства, который выступал пятнадцать раз. Многие делегаты от крестьян просто передали свое право выступать дворянам от их регионов. Несколько свободных крестьян, которые выступали, ухватились за возможность изложить свои жалобы перед самой императрицей. Екатерина, слушая, как они, запинаясь, рассказывали о своих унижениях, трудностях и опасениях, поняла, как они были далеки – и как сама она была далека – от Монтескье. К осени 1768 года, по-прежнему не видя конкретных результатов, императрица устала. Работа комиссии тянулась восемнадцать месяцев, было проведено более двухсот заседаний, но не написано ни одного закона.

Летом и осенью 1768 года императрица и ее министры сосредоточили внимание на других вопросах. Вмешательство России в дела соседней Польши и надвигающаяся война с Турцией отвлекли их от заседаний Уложенной комиссии. Энтузиазм Екатерины относительно нового свода законов иссяк, а когда в октябре 1768 года Турция объявила войну, ее мысли и устремления были направлены на решение новой задачи. К тому времени некоторые делегаты от дворян покинули собрание, чтобы приступить к службе в качестве армейских офицеров. 18 декабря 1768 года граф Бибиков заявил, что по приказу императрицы работа полной Уложенной комиссии прерывается на неопределенный срок, однако подкомитеты продолжат заседания. Последняя встреча полной комиссии состоялась 12 января 1769 года, после чего делегаты были отпущены по домам, где они должны были ждать нового заседания. Подкомитеты проводили время от времени встречи, но к сентябрю 1771 года и они прекратились. В промежуток между 1772 и 1773 годом генерал-прокурору сообщили, что императрица намеревается собрать полную ассамблею после завершения русско-турецкой войны. Однако делегатов так и не вызвали. Уложенная комиссия больше не проводила встреч.

Новый свод законов России так и не был создан. Расстояние, отделявшее идеальный образ монархии, созданный философами Просвещения, от реальной аграрной России с ее повседневными проблемами, оказалось слишком велико. Екатерина ориентировалась на Монтескье, а дворяне желали получить подтверждение своего статуса и расширить свои привилегии, крестьяне же хотели восстановить сломанные изгороди, потоптанный урожай и прекратить незаконную вырубку леса. Тем не менее восемнадцать месяцев, в течение которых было проведено 203 заседания, вовсе не были потрачены впустую. Все жалобы были собраны, а дискуссии на общих заседаниях и встречах подкомитетов предоставили ценную информацию. Изучая многочисленные детали – все эти бесконечные жалобы и претензии сторон, – Екатерина укрепилась в своем убеждении, что стабильность России зависела от поддержания абсолютного авторитета монарха.

Наряду с укреплением веры Екатерины в абсолютизм произошли и другие важные события. Под влиянием «Наказа», в котором делегаты видели, в том числе, и свою защиту, во время дискуссий они получили немало новых идей, которые никогда прежде не обсуждались в России публично. В некоторых случаях делегаты буквально цитировали отдельные параграфы из «Наказа» Екатерины, ссылаясь на авторитет императрицы, чтобы обеспечить поддержку своим собственным идеям. В конечном счете, несмотря на то, что Уложенная комиссия так и не смогла создать новый свод законов, она внесла важный вклад в историю страны. Созыв комиссии, выборы и 203 заседания, – все это стало первым в Российской империи прецедентом участия населения в решении государственных дел. Впервые людям дали право голоса и возможность решать свою политическую судьбу.

Есть мнение, что Уложенная комиссия ничего