полиции, только уже в другую камеру, более комфортабельную, а самое главное — с возможностью выхода в Магонет. Как объяснил мне на следующий день Василий Котов, линия защиты уже сформирована, и у него нет сомнений что обвинение в убийстве с меня должны снять. А вот с двумя другими — нападение и нарушение дворянской чести, немного сложнее, но и тут у него есть одна идея.

Что очень хорошо, потому что как объяснил мне Котов, если меня признают виновным, то прощайте рекламные контракты и карьера спортсмена.

В любом случае у меня, конечно, останется титул, поместье и содержание от императорского двора, но просидеть всю жизнь в Ярославской глуши мне ну очень не хотелось.

Ожидание продлилось две недели, за это время прошёл один этап нашего с американцами турнира по горячему льду, я посмотрел по телеку как команда в моё отсутствие размотала пиндосов на озере Байкал, было очень круто и дико обидно, что меня там не было. Но тут уж ничего не поделаешь, сам виноват.

Ладно, надеюсь хоть в финальном этапе я смогу принять участие. Василий сказал, что общался с Алексой и если всё закончится благополучно, то место в команде от меня никуда не уйдет.

Правда по карману моя отсидка била ну очень сильно. Спонсорские контракты-то того, заморожены.

Леру я, кстати, не видел, меня навещал только адвокат да пару раз князь Григорий с Варварой. Старик держался максимально доброжелательно, чего не скажешь о его внучке. Мы как будто вернулись на несколько месяцев назад, и она снова меня ненавидела, и снова за нанесенный ущерб репутации рода Соболевых. Но это ладно, покипит-покипит да успокоится. Опять же если с меня будут сняты все обвинения, конечно-же.

Лера, как выяснилось, тоже проходила обвиняемой моему делу, только в отличии от меня ждала суда не в камере, а под домашним арестом, который у неё проходил в котовском поместье под Константинополем. Вот уж действительно, в лесу все звери равны, но свинья, ладно в моем случае, кошка равнее других.

Ну и конечно же меня допрашивала несколько раз полиция и даже его сиятельство Московский оберпрокурор и светлейший князь Борис Аркадьевич Волков. Этот надутый спесью хрен требовал, чтобы к нему все обращались именно так.

Он оказался еще одним менталистом, как и этот урод Богданчик.

Правда он свой дар использовал не для того чтобы превратить мои мозги в мелко нарубленный бефстроганов, а для того чтобы принудить отвечать только правду на его вопросы. Что по имперским законам было вполне допустимо, хочешь не хочешь, а ничего утаить или исказить не получится.

Формально это делалось, чтобы обеспечить максимально честное и объективное расследование, но как по мне это херня на палке.

Хорошо хоть все вопросы были согласованы как с адвокатом, так и с Григорий Андреичем, которые присутствовали на этих допросах. Пару раз Волков, правда пытался задать и другие вопросы, например, о моем личном отношении к их роду или о том, что я думаю об имперской системе правосудия, но мои защитники быстро затыкали ему рот и ответов он не получил.

Хотя мне было что сказать и о том и о другом, как по мне, это всё форменный беспредел и попрание уже моей чести и прав. О которых я составил полное впечатление. Я часами читал, читал и читал и о дуэльном кодексе, и всякие там манифесты о дворянской чести и достоинстве. В следующий раз, если меня оправдают, конечно, я на такую примитивную разводку не попадусь.

Занимался я этим не по своей воле, вернее отчасти не по своей. И Котов, и князь Григорий с Варварой мне буквально все уши прожужжали на тему того, что на суде у меня от зубов должно отскакивать всё что связано с тем как должен себя вести в обществе дворянин, тем более граф, которому титул пожалован особым императорским указом.

Всё, вообще-то, преподавалось в Академии, но я по понятным причинам — тренировки, соревнования, потом моя внезапная и, по счастью, короткая служба в рядах непобедимой и легендарной русской императорской армии, эти занятия благополучно пропускал.

Что, со слов моего адвоката должно было послужить смягчающим фактором, как-никак я ковал славу российского спорта, а потом вообще подвиги на благо родины совершал. Это вполне могло зачесться мне на суде. С которым, кстати, всё складывалось очень интересно.

Хоть меня и обвиняли в преступлениях подпадающих под действие общеимперских законов, и расследовали их московская полиция и прокуратура, но судить меня будет не обычный суд а специальная комиссия МИМА, во главе с господином ректором.

Сначала, как сказал мне Котов, лично Борис Волков настаивал на обычном суде, но адвокаты быстро его обломали, нашли в каких-то древних указах пункт о том, что судить студентов МИМА, которым выдали титул лично императоры, как мне, должна именно такая комиссия во главе с членом императорской фамилии, а ректор у нас был именно такой.

Это должно оказаться решающим в моем деле, как сказал мне Котов, оберпрокурор не на шутку закусил удила, и обычный суд был бы им скорее всего подмазан, коррупцию как и в моем мире, здесь никто не отменял.

А так прошли томительные дни в камере, и вот мне принесли мой парадный мундир с орденом и положенным по статусу орденским оружием, это не тот мундир в котором я дрался с Волковыми, тот был полностью уничтожен, но его точная копия.

Я принял душ, побрился, переоделся в пахнущий дорогим парфюмом мундир, привёл фуражку и портупею в уставной вид и вышел из камеры, а потом и отделения вслед за конвоиром и адвокатами, сейчас ко мне их приставили целую толпу, аж пять штук.

Краем глаза я видел, что местные полицейские при виде меня вставали по стойке смирно и даже отдавали честь, мелочь, а приятно.

Потом, уже на улице мы пробрались через целую толпу репортеров, в сети я видел новости обо мне и о том, что дело у меня громкое и имеет большой резонанс.

Мы погрузились в большой черный лимузин с наглухо тонированными стеклами и поехали в Большой Зал собраний Академии. Именно там должен был состояться суд.

Перед входом в это роскошное старомодное здание меня ожидала еще одна толпа репортеров и целая куча припаркованных машин.

Почему это так, я понял, когда вошёл в сам зал. Он оказался забит под завязку, буквально яблоку некуда упасть, а на первом ряду я увидел знакомые мне лица.

Здесь были и Соболевы, включая Марину и даже Бубуна, и