Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новости из императорской семьи, письма от любимой когда-то императрицы теперь вызывают у Анны Федоровны тревогу и досаду: «Вечером я получила письмо от Государыни в ответ на целую серию моих писем, написанных в последнее время под впечатлением того, что происходит в Москве вокруг меня. Непробиваемая стена, коей себя окружают царственные особы в тишине и уединении Ливадии, чрезвычайно раздражает, и совершенно справедливо общественное мнение. Все умы в России напряжены и взволнованы, все взгляды обращены к правительственным сферам, каждый себя спрашивает: “Что говорит Государь? Что предпринимает Государь?”
Ходят тревожные слухи о его здоровье, потому что только предположение, что он болен, может объяснить и оправдать в глазах народа его уход в тень, воздержание от принятия решений в такие минуты, когда на карту поставлена судьба России, ее самые главные жизненные интересы. Беспокойство общества подтверждает и неуклюжая телеграмма “Правительственного вестника”, извещающая, что в Ливадии стоит великолепная погода и здоровье Государя превосходно. А это неправда, Государыня пишет мне, что Боткин[50] настаивает на продлении пребывания в Ливадии, как раз потому, что этого требует здоровье Государя. Она подпускает шпильки по поводу восторженного отношения в России к Черняеву[51] и к добровольцам, отправляемым Славянским комитетом. Все это печально, потому что доказывает, как мало она и ее окружение понимают серьезность положения, размах народного движения в России и удивительный единый порыв к общей цели. Каждая строчка ее письма убеждает меня в том, как велико непонимание, разделяющее власть и народ».
В итоге Аксаков получил письмо от министра внутренних дел, в котором содержалось предупреждение, что отныне Славянским комитетам запрещается посылать денежную помощь в славянские страны иначе, как через посредничество русских консулов, аккредитованных в этих странах. Был созван Совет комитета и принято освобождение И.С. Аксакова от полномочий председателя. Далее его высылают из столицы, и он едет в Варварино (усадьба во Владимирской губернии), принадлежавшую Екатерине Тютчевой.
Анна Федоровна пишет: «Этот акт насилия и произвола был осуществлен самым незаконным образом, возможным только в нашем славном отечестве. Поначалу такой произвол ничем не объясняли, ведь нельзя же было делать благотворительное общество ответственным за речь, произнесенную его председателем, тем более, что председатель уже был отстранен от своих обязанностей за эту самую речь. Неуместные выражения благодарности моему мужу также не могли быть вменены в вину всему обществу; в любом случае правительство не имело никакого права изымать частные средства благотворительного общества и распоряжаться ими без ведома его членов. Впрочем, никто не возразил. Попов исполнил то, чего от него ждали, с усердием лакея, а русское общество и в этом случае, как и во многих других, доказало, что оно довольно существующим режимом и вполне его заслуживает».
Так ей довелось близко познакомиться и с великими либеральными реформами начала царствования Александра и с тем полицейским государством, которое он построил в итоге.
Впрочем, ссылка Аксакова не ссылка декабристов. Уже в декабре 1878 г. он вернулся в Москву, а в конце 1880 г. получил разрешение на издание еженедельной газеты «Русь». Он умер 27 января (8 февраля) 1886 г. в Москве. Похоронен в Сергиевом Посаде, на территории Свято-Троицкой Сергиевой лавры, близ Успенского собора. Анна Федоровна скончалась 11 (23) августа 1889 г.
Парадокс заключался в том, что Александр II, освободивший крестьян от крепостной зависимости, ненавидим радикалами, но и консервативные славянофилы относились к нему с недоверием. Не ощущая поддержки со стороны общества, а после и семьи (возмущенной его вторым браком), он пытается, как и его отец, найти опору в полиции — в полиции политической, что не улучшило отношения к нему интеллигенции, а интеллигенция во второй половине XIX в. уже серьезно влияет на настроения в обществе. В конце концов Александр умер, как и его дед — Павел — в результате покушения. Что, в свою очередь, обещало его сыну трудное начало царствования.
Глава 11. Ближний круг Александра III
Письмо «старой дуры»
В 1889 г. сотрудница «Отечественных записок», Мария Константиновна Цебрикова, племянница декабриста Николая Цебрикова, напечатала в Лондоне брошюру под названием «Письмо императору Александру III». Она начиналась такими словами: «Законы моего отечества карают за свободное слово. Все, что есть честного в России, обречено видеть торжествующий произвол чиновничества, гонение на мысль, нравственное и физическое избиение молодых поколений, бесправие обираемого и засекаемого народа — и молчать. Свобода — существенная потребность общества, и рано ли, поздно ли, но неизбежно придет час, когда мера терпения переполнится и переросшие опеку граждане заговорят громким и смелым словом совершеннолетия — и власти придется уступить. В жизни единичной личности тоже наступает минута, когда мучительный стыд быть, вынужденным молчанием своим, невольной участницей царящих неправды и зла заставляет ее рискнуть всем, что дорого ей, ради того, чтобы сказать тому, в чьих руках сила и власть, чье слово может уничтожить так много зла и позора родной страны: смотри, что ты допускаешь, что ты творишь, и ведая и не ведая.
Русские императоры обречены видеть и слышать лишь то, что видеть и слышать их допустит чиновничество, стоящее стеной между ними и русским земством, то есть миллионами, не числящимися на государственной службе. Страшная смерть Александра II бросила зловещую тень на Ваше вступление на престол. Вас уверили, что смерть эта была следствием идей свободы, разрастись которым дали реформы лучшей поры прошлого царствования, и Вам внушили меры, которыми думают отодвинуть Россию к мрачной поре Николая I. Вас пугают призраком революции. Да, революция, уничтожающая монархию, есть призрак в настоящем. После катастрофы 1 марта у самих цареубийц не было ни малейшей надежды на созыв своего Учредительного собрания. Враги царские казнены, все подчиняется безмолвно монаршей власти. В силу какого же рокового недоразумения