об одном малозначительном, но в тоже время очень показательном происшествии. Когда император со своей семьей и Двором путешествовали по Волге, то остановились в Нижнем Новгороде, и там Александр произнес страстную речь о необходимости освобождения крестьян от крепостной зависимости. «Говорят, что государь произнес по этому поводу очень строгую речь, — записывает Тютчева, — в которой весьма определенно им высказал свою твердую волю, чтобы меры к эмансипации были приняты в течение самого короткого срока, так что на другой день на балу дворянства Стремоухов сказал одному из своих друзей: “Ах, мой друг, никакой больше надежды. Государь — красный!”»

Понадобилось более пяти лет работы, которая порой напоминала еще одну войну, полную отступлений, военных хитростей и решительных атак. И вот 5 марта 1861 г. во всех церквях России зачитан манифест императора об отмене крепостного права.

Об этом запись в дневнике Тютчевой в день публикации Манифеста: «В два часа пришел государь взять малышку (великую княжну Марию Александровну. — Е. П.) на прогулку… Государь так и сиял, он сказал мне: “Не правда ли, такое чувство, будто сегодня Пасхальное воскресенье”. Меня поразило, что радость государя от свершившегося была чистой и, смею сказать, искреннею, без всякой примеси личного чувства, без гордыни и самодовольства. Государь сказал мне: “Запишите всё, что сегодня произошло, чтобы, когда Мари вырастет, она знала, как прошёл самый счастливый день в моей жизни”».

Анна видит, что даже маленькие дети императора понимают, какую большую работу он делает, как она сложна. Она описывает, например, такой эпизод, относящийся еще к 1855 г.: «Маленькие великие князья, Николай и Александр меня очень позабавили. Маленький великий князь Николай говорил с важным видом: “Папа теперь так занят, что он совершенно болен от усталости. Когда дедушка был жив, папа ему помогал, а папе помогать некому: дядя Константин слишком занят в своем департаменте, а дяди Нике и Миша слишком молоды, а я слишком еще мал, чтобы помогать ему”. На что его брат Александр с живостью ответил: “Дело совсем не в том, что ты слишком мал, ты просто слишком глуп”. — “Это неправда, что я глуп, — возразил наследник с сердцем, — я только слишком мал”. — “Нет, нет, ты просто слишком глуп”. Наследник престола, выведенный из терпения этим непочтительным утверждением, схватил подушку и бросил ее в спину своего брата. Великий князь Алексей счел уместным принять сторону оппозиции и в свою очередь стал кричать во все горло: “Ты глуп и просто глуп”. Возникла драка, и няням пришлось вмешаться, чтобы восстановить мир, и наследник удалился, сильно обиженный недостатком доверия со стороны братьев к его способностям к управлению…».

Реформы Александра продолжались. Учреждена система земств, ставшая опорой общественного самоуправления. Земство оказывало большую помощь крестьянам. Кроме того, земские учреждения, в частности, давали выход энергии части революционно настроенной молодежи, желавшей «идти в народ». Нанимая вчерашних студентов врачами, учителями, ветеринарами, инженерами, земство давало им возможность заниматься мирной, повседневной и, несомненно, полезной деятельностью. Среди других важных реформ Александра II — реформа гимназий, сделавшая их доступными для всех сословий, а также создание сети военных и юнкерских училищ, куда принимались теперь не только детей дворян; реформа армии и значительное сокращение срока военной службы.

Но Анна мечтает о большем, о том, что император и его дети освободятся от той финансовой и политической зависимости, которую наложила на них Европа и готова видеть знаки этого даже в мелочах. «Императрица, между прочим, передала мне один разговор, который у нее был с наследником. Императрица требует, чтобы во время прогулки наследник говорил для практики по-французски. Он это большей частью исполняет очень неохотно. Императрица сказала ему: “Но подумай только, когда ты вырастешь, как тебе будет стыдно, если ты не будешь в состоянии разговаривать с иностранным послом”. —“Эх, — ответил ребенок, — у меня будет переводчик”. — “Но вся Европа будет над тобой смеяться”. — “Ну что ж, я буду с ней воевать”. Тут императрица прочла ему отменную проповедь на тему о том, что император не имеет права воевать из-за личных обид. Но эта черта и тысяча других дают повод надеяться, что время исключительного влияния Запада миновало безвозвратно. Россия направляется к другим судьбам, она постепенно вернется к своей национальной жизни и исторической миссии…».

В 1858 г. Анна становится воспитательницей маленькой дочери императора Марии, а позже и его младших сыновей — Сергея и Павла.

Однажды Анна Федоровна вступает в шутливый разговор с главой русского внешнеполитического ведомства Александром Михайловичем Горчаковым и благодарит его за то, что он уже начал заботиться о замужестве ее маленькой воспитанницы — великой княжны Марии. «Я ему говорила, — пишет она, — что буду ждать, какой выбор он предложит великой княжне, когда ей минет 16 лет: короля греческого, короля венгерского, принца сербского, черногорского, румынского, или чешского?» Пока это только шутки, ведь девочке еще всего шесть лет. Но годы проходят так быстро — не успеешь оглянуться, и этот вопрос станет не шуточным!

Анна мечтала о федерации славянских народов, поэтому и предлагала Горчакову кандидатуры государей славянских стран. Но когда дело дошло до реального сватовства направление внешней политики успело уже не раз поменяться и Мария Александровну выдали за второго сына весьма многодетной королевы Виктории — принца Альфреда герцога Эдинбургского.

Но это — дело будущего, а пока в феврале 1858 г. Анна записывает в дневнике: «Вчера у меня был Иван Сергеевич Аксаков; это один из наших так называемых московских славянофилов. Я до сих пор никогда не могла уяснить себе значение, которое придают слову “славянофилы”— его применяют к людям самых разнообразных мнений и направлений. Достаточно того, чтобы человек имел сколько-нибудь определенную индивидуальность, сколько-нибудь оригинальную мысль, чтобы он имел смелость быть самим собой, а не бледным сколком с иностранного образца, и он будет причислен к славянофилам. У нас есть двоякого рода культурные люди: те, которые читают иностранные газеты и французские романы или совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут, добросовестнейшим образом каждую зиму увлекаются примадонной или тенором итальянской оперы, с первым же пароходом уезжают в Германию на воды, и наконец, обретают центр равновесия в Париже. Другого рода люди — это те, которые ездят на бал или на раут только при крайней необходимости, читают русские журналы и пишут по-русски заметки, которые никогда не будут напечатаны, судят вкривь и вкось об освобождении крестьян и о свободе печати, от времени до времени ездят в свои поместья и презирают общество женщин. <…>

После этого общего вступления я обращаюсь к Аксакову. Мы много беседовали,