Трипп засунул руки глубоко в карманы брюк.

– Так насчет завтрашней рыбалки мы договорились? Завтра я не работаю; в девять я за вами заеду. Пора научить эту городскую девчонку правильно ловить рыбу.

Я застонала.

– Если ты хочешь, чтобы Кло встала в девять, тебе придется приехать в шесть, чтобы начать ее будить.

Трипп многозначительно пошевелил бровями.

– Это приглашение, мисс Вивьен?

– До свидания, Трипп, – быстро сказала я, чувствуя, что краснею. – Я передам твои извинения Коре и скажу, что ты приедешь к нам в среду – вместе с Матильдой. А тебя я жду завтра в девять, будем будить Кло вместе. В крайнем случае тебе придется просто вскинуть ее на плечо и перенести в машину.

– Хорошо, мэм. – Он отсалютовал шляпой, которую снял со столбика перил, и двинулся к машине той незабываемой походкой, которую я помнила еще с третьего класса. Когда он так ходил, все девчонки буквально сходили с ума.

Я смотрела ему вслед, пока он не сел в свой пикап и не уехал. Только когда его белый «Форд» скрылся в конце подъездной аллеи, мне пришло в голову, что я до сих пор плачу, когда слышу «Ночь тиха».

Вот только признаваться ему в этом я не собиралась.

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Январь, 1992

ДНЕВНИК

Я дома уже два месяца. Сначала я собиралась остаться в Индиэн Маунд до дня рождения моей маленькой дочурки (скоро ей исполнится шесть), но сейчас я понимаю, что ничего не выйдет. С моей стороны было просто глупо загадывать так далеко. У меня всегда были большие планы, грандиозные мечты – и твердая вера в то, что я сумею их осуществить. Кто-то может сказать, что мне уже много лет – мол, пора бы и остановиться, но… Каждый раз, когда я представляю себя живущей в старом желтом доме вместе с детьми, я думаю о том, что я недостаточно сильна и недостаточно отважна, чтобы воспринимать жизнь такой, какова она есть. Мне обязательно нужен буфер, подушка безопасности… таблетка или укол, если называть вещи своими именами. Конечно, я была бы не прочь избавиться от зависимости, но… Жизнь не начисляет нам скаутских очков только за то, что мы стараемся.

После того, как у меня родилась Вивьен (про себя я по-прежнему называю ее Скарлетт), я старалась каждое Рождество приезжать домой и оставаться до ее дня рождения. Дважды у меня не получилось, и… Ну и наслушалась же я за это от Бутси! В конце концов она заявила, что я должна либо остаться насовсем, либо уехать и больше никогда не возвращаться, потому что, видите ли, каждый мой приезд или отъезд наносит моим детям глубокую эмоциональную травму. Да-да, именно так Бутси и сказала! Она не понимает, что каждый раз, когда я возвращаюсь, мне кажется, что я наконец-то смогу остаться навсегда, что я смогу начать жизнь заново и быть хорошей матерью для моих крошек. Вот только демоны, которые поселились в моей душе, не желают успокаиваться и снова гонят меня прочь… А Бутси этого не понимает. Или ей все равно. Однажды она обмолвилась о какой-то программе реабилитации, сказала, что за все заплатит сама, лишь бы меня продержали под замком столько, сколько понадобится для полного излечения. Чушь собачья! Еще одна тюрьма меня не исправит. Я должна сама найти выход из тюрьмы, которая находится у меня в голове, и каждый раз, когда я вижу своих прекрасных малюток, из стены, отделяющей меня от свободы, выпадает еще один кирпич, и в отверстие пробивается новый луч света.

Моя Вивьен зовет меня мамой. Она напоминает мне меня саму в те годы, когда я была совсем маленькой и умела смотреть на мир детскими, чистыми глазами. Мне бы хотелось, чтобы Вив осталась такой навсегда, но я знаю, что она непременно изменится, если я возьму ее с собой или пробуду дома дольше, чем следует.

В последний раз я отсутствовала особенно долго. Мне кажется, я не спешила возвращаться, потому что после моего отъезда мне на протяжении месяцев слышался горький плач Вивьен, которая просила меня вернуться. Когда я уезжаю, она всегда плачет, но когда я возвращаюсь, моя девочка не сердится и не упрекает меня в том, что меня так долго не было. Хотела бы я знать, сколько времени пройдет, прежде чем она перестанет плакать, когда я буду уезжать, и начнет плакать, когда я буду возвращаться? Боюсь, что не очень много.

Томми, кстати, уже давно не плачет, словно он смирился с существующим положением вещей. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Мне-то кажется, что он все тот же тихий, ласковый, воспитанный мальчик, каким был всегда, хотя он уже учится в предпоследнем классе старшей школы. Однажды Томми сказал мне, что хочет поступить в университет штата и изучать агрономию, чтобы быть хорошим фермером. Ну тут явно не обошлось без дяди Эммета! С другой стороны, тот же Эммет говорит, что у моего сына есть все, что нужно настоящему часовщику: хорошие руки, сноровка, инженерная смекалка и неистощимое терпение. Я рада, что Томми подает такие большие надежды; когда я об этом думаю, мне бывает не так горько от сознания того, что вырос он без меня. А значит, я все сделала правильно!

Томми высокий и красивый, но с девочками застенчив, почти робок. Дядя Эммет говорит – на самом деле он ужасно боится, что слишком привяжется к какой-нибудь девочке, а она его бросит. Когда же я спросила, откуда у него такая фобия, дядя Эммет сказал – так подсказывает Томми его опыт общения с женщинами. Сначала я не поняла, что́ он имеет в виду. А когда поняла – чуть не сказала, что у Томми есть Бутси, но мне все-таки хватило ума промолчать, потому что дядя Эммет был прав. Вместо этого я спросила, почему он сам так и не женился. Я всегда считала – это потому, что его воспитала мать, которая, как сказала Бутси, в юности была большой сумасбродкой и вертихвосткой, но потом вышла замуж и буквально в один день превратилась в усердную и благочестивую прихожанку и респектабельную леди. Почему это произошло – Бутси не знала, но я сразу поняла, что в ее жизни, наверное, случилось что-то серьезное – что-то такое, что заставило ее обратиться ко Христу и воспитать дядю Эммета скромным тихоней.

Но дядя Эммет на мой вопрос не ответил и ничего мне не объяснил. Вместо этого он напомнил мне о шляпной картонке с запасными частями для часов, которую он хранил много лет – о том, что когда он умрет, она должна перейти ко мне, а от меня – к моей дочери. Не представляю, почему для него это так важно, но что важно – так это точно! В общем, я не стала ему говорить, что будет гораздо лучше, если он сам передаст коробку Вивьен, потому что мне уже хочется снова пуститься в путь.

Так вот, Вивьен… Это маленькая, пухленькая девочка с густыми рыжими волосами и светлой кожей, сплошь покрытой веснушками. Надеюсь, Матильда права, и со временем она станет настоящей красавицей. Впрочем, даже если не станет, я уверена, что моя Вивьен не пропадет. То ли благодаря рыжим волосам, то ли благодаря ее звонкому смеху, но людей к ней буквально влечет. Она не глупа, жизнерадостна и всегда смеется… за исключением тех моментов, когда я говорю ей, что мне пора уезжать.

Вчера вечером мы с Вивьен вместе отправились на индейский курган, чтобы слушать песню кипарисов. Я хотела и Томми взять с собой, но один знакомый часовщик из Коннектикута только что прислал дяде Эммету целую коробку старинных часов, которые надо ремонтировать, и мой сын сказал, что хотел бы с ними разобраться. Ну и ладно. Я даже рада, что у него в жизни есть любимое занятие. Кроме того, я всегда считала, что мать и дочь обязательно должны проводить какое-то время вдвоем, потому что очень скоро их отношения навсегда изменятся, и тогда удержать их вместе смогут только воспоминания о тех минутах, когда они делились друг с другом своими секретами.