А ведь ее надо забирать, отрывать от этой компании занятых собой суперменов, иначе скатится в пропасть. Ведь начала же она увлекаться наркомузыкой? И Шаламова нет рядом. Ау, Дан, где ты? Лучше бы ты забрал ее с собой, как намеревался давеча, а то примчался, надарил финтифлюшек с загадочными свойствами – и только Митькой звали!..

Мальгину вдруг остро захотелось увидеть Купаву, дотронуться до ее руки, поцеловать волосы…

Стоп! – сказал он сам себе. Успокойся, мастер. Конечно, можно изредка «к колодцам глаз ее ходить на водопой», как говорил поэт, но и только, поцелуи канули в прошлое, осталось лишь лелеять образ печальной феи, страдать и плакать по вечерам…

– Страдание имеет смысл, если ты при этом становишься иным, – сказал кто-то внутри Мальгина.

– Это кто еще? – спросил мысленно Клим, вслушиваясь в тишину памяти. – Кто это сказал? Ты, Харитон?

– Вероятно, это второе или даже третье твое «я», – отозвался инк. – Сложный ты человек, Мальгин, странноприимный – был такой термин. Таким, как ты, обычно трудно жить. Примешь совет?

– Валяй, – хрипло сказал Клим.

– Не устраивай слишком часто тризну по любви, не зацикливайся на надежде что-то вернуть, что-то исправить, это невозможно. Строй новый дом и новую жизнь.

– Contra spem spero[89]…

Харитон «вздохнул» совсем по-человечески (так воспринимался его пси-импульс).

– Ох и тяжело мне придется с тобой, мастер!

Мальгин невольно засмеялся.

– Терпи, советчик. Успокаивать ты умеешь, но вылечить меня от самого себя – вряд ли.

Тонкая игла боли вонзилась вдруг в глазное яблоко, проникла в голову, лопнула в ушах. Черная пелена застлала глаза, внутри Мальгина шевельнулся кто-то огромный, тяжелый, бесформенный, угрюмый, проговорил глубоким басом Железовского, так, что завибрировали кости черепа:

– Трансформ… глубь… система связей трансформ да!

Перед глазами хирурга на черном фоне высветился сложный узор, напоминающий корневую систему дерева и что-то еще, живое, странно знакомое. Да это же нервная система человека, сразу не узнаешь без контуров тела, сообразил Клим, лихорадочно пытаясь овладеть гаснущим сознанием.

– Трансформ вектор, – снова загремел голос, – здесь и здесь…

Красная светящаяся стрелка коснулась нервных узлов позвоночника, брюшной полости.

– Здесь да еще…

Стрелка уперлась в мозжечок.

Указанные участки нервной системы налились светом, зашевелились и стали изменяться, пуская отростки во все стороны.

– Нет! – надсадно крикнул Мальгин внутрь себя, напрягаясь до боли в сердце. Кровеносные сосуды превратились в трубопроводы доведенной до кипения крови, казалось, еще мгновение – и они лопнут! Волна боли затопила голову, хлынула через глаза, рот, уши, погасила слабый голос рассудка, и Мальгин провалился в небытие…

Пришел в себя от далекого зова:

– Кли-и-и-м!

Открыл глаза.

Он лежал лицом вниз на ворсистом ковре, поджав руки. Голова была пустой и звонкой как барабан, и бродили в ней странные звуки: шорохи, скрипы, свисточки и звоночки – будто работали миниатюрные механические часы. Тело было ватным, рыхлым и необычно большим, словно распухло, увеличилось в объеме.

– Выплыл! – просочился в уши тихий шепот.

– Харитон, ты? – подумал Мальгин. – Что со мной!

– Очередной информационный выброс из «черного клада». До сих пор не понимаю, как ты с ним справился! Буквально запер на замок! Силен, мастер! В состоянии вызвать «Скорую»?

– Не надо, я так оклемаюсь, только полежу немного. Все записал?

– Что услышал – записал, но не все понял.

– Потом разберемся, вовремя я тебя подключил.

Мальгина вдруг затрясло. Пришло ощущение полной беспомощности и безнадежности сопротивления. «А ведь похоже, что я третий «черный», – подумал он со страхом. – Иду вслед за Шаламовым и Лондоном. Смогу ли в следующий раз удержаться на грани трансформации? Хватит ли сил? Груз, что во мне, оказывается, гораздо опасней, чем я предполагал, а бороться с ним долго на пределе выносливости я вряд ли смогу».

Цепляясь за диван, он с трудом встал, посмотрел на себя в зеркало.

«Или смогу?»

Никто не ответил…

Из теснины ущелья Умолкших Криков поезд вырвался на простор Серебряной долины, и взору открылся волшебный уголок не обжитой людьми природы: слева от колеи текла река Уицилопочтли, прозрачная до самого дна, справа громоздились циклопические глыбы камня, рухнувшие когда-то со стены каньона, а впереди засверкали платиновым блеском скалы Рока, в которых индейцы охраняли свои серебряные копи.

– Приготовились, – сказал сержант, погладив пушистые усы и баки, и поглубже надвинул фуражку с кокардой.

Полицейские зашевелились, проверяя амуницию, защелкали обоймами, вынимая их из револьверов и всаживая ударом обратно.

– Как дела, новичок? – обратился к Мальгину вполголоса его сосед, пожилой полицейский, на вид толстый и неповоротливый. – Поджилки не трясутся?

– Нет, – коротко ответил Мальгин, проверяя оба свои револьвера, «веблей» и «смит-и-вессон», достал из заднего кармана третий – «маузер».

Толстяк присвистнул, подмигивая оживившимся товарищам, но сострить не успел: впереди вдруг треснул выстрел, почти неслышимый в грохоте движения, и поезд тут же стал замедлять ход. Раздались крики пассажиров единственного пассажирского вагона в середине поезда, рядом с почтовым вагоном, который охраняла бригада в десять человек.

– Вот они! – крикнул один из молодых напарников Мальгина, коренастый малый с румянцем во всю щеку.

Слева и справа от железной дороги уже скакали всадники на лошадях, паля из карабинов и револьверов по вагонам и паровозу. Их было около двух десятков, все с черными повязками, скрывающими нижнюю часть лица.

– На крышу, вы оба! – рявкнул Мальгину и коренастому сержант. – Помогите Биллу и Харрису.

Мальгин хладнокровно снял выстрелом приблизившегося всадника, прикидывая, достанет ли второго, и вздрогнул от крика:

– На крышу, я сказал!

Коренастый малый по имени Марин полез из окна первым, глаза у него стали испуганно-просящими и в то же время отчаянными. Мальгин подстраховал его и ловко вылез на крышу следом, будто делал это всю жизнь.

С высоты вагона стала понятной причина остановки поезда: впереди поперек рельсов лежал огромный валун.