Миссис Браун пошла вниз с первой порцией бумаг, а я обшарил ящики стола. Иногда я записываю на машинке, что случилось за день, и забываю положить страницу к остальным. И письма. Фридины я давно сжег — во-первых, они мне не принадлежали, — но с копиями моих собственных было расстаться труднее. Сейчас я все это собрал, вместе со старыми вырезками из газет, которые хранил; я чуть не плакал. Когда миссис Браун на заднем дворе развела огонь в бочке из-под дегтя, я как очумелый носился по дому, проверяя, не валяются ли где незамеченные дневники, которые я спрятал от самого себя, как пьяница — бутылку джина в люстру. Иногда я себя так и чувствую. Такое охватывает отчаяние.

День тянулся как ни в чем не бывало. После ухода миссис Браун вечером я стоял у окна и курил сигарету за сигаретой, чтобы удержаться и не записать всю сцену, пока она свежа в памяти. Одна неделя, тридцать пачек сигарет. Недели. Не придумывать новых историй, не плодить бумагу для растопки, не вязать длинный узловатый шарф, который в конце концов придется распустить. Перед этим потоком слов я чувствовал себя беспомощным и смешным. Сотни раз мне пытались запретить писать. Мать. Фрида. Диего. Скрестив на груди руки, постукивая ногой, говорили: «Хватит. Именем закона. Прекрати все записывать, меня это раздражает». А у мальчика из души рвется крик: «Есть лишь два пути: огласка или смерть».

От одного этого можно свихнуться; все остальное как обычно — лето, полиомиелит. Дома сходишь с ума. Побеги глицинии затянули окна. Как ни вглядывайся, не видно ничего, кроме разлапистых листьев, — точно чьи-то зеленые ладони закрывают мне глаза. Раньше сосед брал секатор и по собственному почину подрезал вьющиеся стебли, но Майерс, скорее всего, посоветовал ему не ухаживать за глициниями коммуниста. Я заметил, что и свои он тоже не подрезал. Дом словно спрятался за кустарниками. У всех коттеджей в нашем квартале опущены ставни, занавешены окна. Карантин. Блокада Берлина окончилась 12 мая, баррикады разобрали. Мы же по-прежнему на осадном положении.

Томми не хочет рисковать, боится заразиться. «Успокойся», — говорит. Миссис Браун тоже не стоит, хотя я уверен, что, если бы могла, она обязательно приехала бы.

«Не волнуйтесь», — успокаивает Линкольн Барнс. Артур Голд сообщил ему, что нарушение условий контракта обойдется в кругленькую сумму, и издательство сочло разумным выпустить книгу согласно прежнему договору о сроках. Должно быть, Арти был убедителен. Барнс сказал, что, если ничего не случится, книгу опубликуют без лишнего шума и похоронят в списках «Летнего чтения».

В Америке сменилось руководство. Более чем где-либо это заметно по рекламе в журналах. На этой неделе вышли июльские номера. Куда подевались женщины в пиджаках с квадратными плечами, наливающие детям молочный коктейль, домохозяйки, которые знают, как лучше? Где жена, что с улыбкой сожаления грозит пальцем мужу, который воспользовался не тем средством для укрепления волос? Она уволена. Ей на смену пришли ученые в белых халатах и отчеты, демонстрирующие, что этот товар не для простых смертных. Силы небесные, они докажут что угодно: кожа станет мягкой, а боль утихнет быстрее. Я скучаю по домохозяйкам. Если вам не по вкусу коктейль, вас лестью убедят, что вы не правы. Новая же власть не станет с вами возиться.

Скоро выйдет «Летнее чтение», но на «Непредсказуемое» пока что ни одной рецензии. Барнс сообщает, что не продано ни экземпляра; книжные магазины не берут роман. Как он и боялся, поползли слухи. «Надеюсь, нам не придется об этом пожалеть».

Надо ему обратиться к кому-нибудь из тех ученых. Исследования показали, что романы Гаррисона Шеперда делают читателей счастливее, заставляют пульс биться на 14 % быстрее. Сегодня утром наткнулся на рекламу адаптированных книг: из них выбросили все лишнее, чтобы читались быстрее. «Доктор Джордж Гэллап недавно опубликовал отчет, согласно которому большинство выпускников американских университетов больше не читают книги. Причина очевидна: благодаря полученному образованию они нашли работу, на которой все время заняты!»

Надо будет сказать Барнсу, что, возможно, дело в этом. Не виноваты ни слухи, ни высоколобые коммунисты, ни злые волшебники: читатели просто заняты по горло.

Библиотека теперь работает два дня в неделю. Очевидно, по понедельникам и пятницам полиомиелит отдыхает. Что ж, троекратное ура отважным женщинам, вызвавшимся подежурить в склепе. Внутри ни души; можно открыто разгуливать по залу с «Взгляни на дом свой, ангел» и «Тропиком Рака» в руках и бровью не вести. Да вообще с любыми романами Генри Миллера и Кинси; возьму всю стопку.

До чего же странный этот добрый доктор Кинси. Еще один человек в белом халате, способный доказать что угодно. Все, что мы думали о мужчинах и сексе, оказалось правдой. 100 % мужчин гомосексуальны на протяжении 4 % жизни (такие как Билли Бурзай); 4 % мужчин остаются гомосексуалистами всю жизнь (такие как Томми Кадди). Но самое удивительное, что до меня никто не брал книгу доктора Кинси домой. Ни разу: на корешке на обложке ни одного имени. А переплет потрескался, и все страницы потрепанные, с загнутыми уголками.

Теперь все новости похожи одна на другую. Национальная ассоциация образования громит коммунизм на общегосударственном съезде в Бостоне. «Коммунист недостоин быть учителем». Равно как и мясником, пекарем, изготовителем подсвечников, попрошайкой или даже вором. Негритянского певца Поля Робсона теперь называют «черным Сталиным». Неужели жизнь остановилась? Едва ли: колеса Мексики медленно и со скрипом катят вперед. Европа возрождается из пепла, протягивает руку помощи бедным и бездомным. Но стоит Трумэну призвать к переменам, будь то реформы образования или социального обеспечения, как раздается дружная отповедь: государство всеобщего благосостояния, коллективизм и заговор молчания. До чего странно сознавать, что мы — готовый продукт. Камень, брошенный в ущелье, не катится вниз и не летит вверх, но замирает на месте.

5 АВГУСТА

Войска Мао вот-вот разгромят национально-освободительное движение в Китае. Или уже разгромили. О крахе заявил Ачесон[214]. Кликуши разошлись не на шутку: Трумэн возглавляет Партию измены, он и его приспешники-демократы бросили Китай в пасть коммунистическим собакам, разве ему не говорили, что нужно послать Чан Кайши больше пороху? Я лишь надеюсь, что нам не придется об этом пожалеть, но, увы, теперь вы поплатитесь.

23 СЕНТЯБРЯ

У России есть атомная бомба. Все вечерние радиопередачи прервали, чтобы сообщить эту новость: певцы у микрофонов молча сложили ноты, остряки из «Таверны „Даффи“» медленно поставили кружки с пивом на стойку бара, раскрыв от изумления рты. Тонкая ткань государственного устройства затрещала по швам, обнажив наши слабые стороны. В СССР произошел атомный взрыв. Об этом вкратце сообщил Трумэн. Теперь бомба есть у обеих стран.

Сегодня утром в Отине застрелили человека. Страну охватила паника, народ хватается за вилы. Кто-то передал русским чертежи атомной бомбы, не сами же они додумались, у них бы на это не хватило ни ума, ни сил, ни средств. Наверняка это был Элджер Хисс, или Поль Робсон, или Гаррисон Шеперд: все они одним миром мазаны.