class="p1">По прибытии в штаб Гоф созвал совещание, на котором присутствовал и капитан Ми. Вернувшись в роту, он рассказал о неожиданно больших потерях: нынче англичане насчитали убитых и раненых больше, чем во всех предыдущих боях. А вот бенгальским волонтерам повезло – уцелели все.

Офицеры разбушевались, поведал капитан. Некоторые горячие головы предлагали преподать китайцам кровавый урок и разграбить храмы, пагоды и рынки, известные как огромные хранилища золота и серебра, – мол, трофеи будут бессчетны.

Во всяком случае, на завтра назначен штурм цитадели. Изучив ворота северной стороны, саперы пришли к выводу, что пробить их не составит труда. Разработан план атаки, которая начнется на рассвете силами всех четырех бригад.

В течение дня подтянулись все обозники, кроме тех, что числились за второй ротой. Их отсутствие не только создавало неудобства, но и тревожило; пока не стемнело, Кесри отрядил людей на поиски своего обоза. Тот объявился уже в сумерках, и вот тогда стало известно о его потерях: ранены связной, повар и водонос, убит флейтист. Потому-то обоз и задержался – провозились с отправкой в тыл раненых и погибшего.

Весть о гибели Дики ошеломила Кесри. Он вспомнил, как сам отобрал этого мальчика, надеясь, что тот станет ротным талисманом. Так оно и вышло: улыбчивый, острый на язык сорванец завоевал солдатские сердца. Печально, что бойцы второй роты не смогут проводить его в последний путь, отдав ему должные почести.

Кесри знал о крепкой дружбе, возникшей между Дики и Раджу, который сейчас, опухший от слез, съежился в уголке и, сидя на грязной земле, не замечал тучи вившихся над ним комаров. Проникнутый сочувствием, Кесри хотел бы его утешить, но боялся, что и сам расплачется. Подозвав к себе Маддоу, он сказал:

– Присмотри за тем парнишкой, ладно? Ему сейчас худо, у него друга убило.

Узнав о надвигавшемся шторме, Диньяр решил перегнать свою шхуну из гонконгской бухты в гавань Макао, где, как говорили, безопасно в любое ненастье. Он позвал с собою других парсов, но те отказались. Многие сняли жилье на острове и не хотели покидать Гонконг даже на день, поскольку ожидалось, что вооруженный конфликт вот-вот разрешится. Все знали о скором земельном аукционе и ужасно боялись его пропустить.

Сеты ставили себе в заслугу, что сумели убедить нынешнего коменданта острова Джона Роберта Моррисона[103] устроить аукцион еще до того, как Гонконг официально перейдет под эгиду Британской короны. Однако мистер Моррисон почему-то волынил с торгами, и тогда возникло подозрение, что он ухватится за возможность провести их без участия сетов, которые были полны решимости сего не допустить и, не спуская глаз с землемеров, спорили из-за участков.

По совету Задига Ширин согласилась вернуться в Макао. В Южном Китае, сказал часовщик, случаются ураганы невиданной силы и будет лучше укрыться за крепкими стенами Вилла Нова.

– Может, после бури мы и объявим? – подмигнул Задиг.

– О чем?

– О нашей помолвке.

– Ой, так сразу? – опешила Ширин. – Пожалуйста, дайте мне еще немного времени. Огласка невозможна, пока я не переговорю с Диньяром, а удобный момент все никак не представится.

– Что ж, тем более надо ехать в Макао. Шторм даст вам массу времени для бесед.

С недавних пор племянник и другие сеты стали холодны с Ширин. Либо прознали об ее отношениях с Задигом, либо им не нравилось что-то иное. Она пыталась разговорить Диньяра, но тот ее избегал, уклоняясь от объяснений.

Но вот “Мор” поднял паруса, и Ширин изловчилась создать нужную ей обстановку. Она велела повару приготовить любимое блюдо Диньяра алети-палети. Когда жареные куриные потроха подали на стол, Ширин услала стюарда и собственноручно наполнила тарелку племянника.

– Маджхану че? Вкусно, дорогой?

Диньяр угрюмо молчал, вертя в руках вилку.

– Су тхаю дикра, в чем дело, сынок? – сказала Ширин, не дождавшись ответа. – Что-то не так?

Наконец Диньяр посмотрел ей в глаза и заговорил по-английски, что уже было знаком, поскольку прежде он всегда общался с Ширин на гуджарати.

– Правда ли, что крестника господина Карабедьяна похоронили рядом с дядей Бахрамом?

Так вот оно что: соседство могил всполошило сетов, скрывающих свои тайные вины.

– Да, сынок, – спокойно кивнула Ширин. – Правда.

– Но почему, тетушка? – взвился Диньяр. – С какой стати? Это неправильно!

– Вот как?

– Именно так – неправильно.

Ширин сложила руки на столе и, глядя прямо в глаза племяннику, сказала:

– Я думаю, тебе известно, что Фредди – не только крестник господина Карабедьяна, но и родной сын моего упокоившегося мужа.

Диньяр, явно не готовый к открытому признанию преступной связи Бахрама, вздрогнул, как от пощечины.

– Су каоч тхаме? Что вы такое говорите? Да как у вас язык повернулся?

– По-твоему, все это рассосется, если о том молчать? Не надейся, ибо невозможно произвести детей на свет тайком. Они не безгласны и, подрастая, выучиваются говорить. – Ширин пристукнула по столу, подчеркивая свою следующую фразу: – Помни об этом, когда станет известно о твоих собственных незаконных детях.

Диньяр шумно вобрал воздух – похоже, он хотел что-то сказать, но передумал и, уставившись в тарелку, оттянул вдруг ставший тесным воротник сорочки. Наконец он, запинаясь, проговорил:

– Тетушка… – голос его дрожал, – имейте снисхождение… мужчинам вроде дяди Бахрама и меня, кого дела надолго уводят из дома, ужасно одиноко… Наверное, вы даже не представляете, до чего им одиноко…

– Кхарекхар, неужели? Ты считаешь, нам неведомо одиночество?

Взгляд Диньяра выразил искреннее недоумение.

– Да как же вам его изведать, тетушка? Такие женщины, как вы, моя мать и сестры, живут себе в Бомбее, окруженные детьми и родственниками, к их услугам всяческие удобства. Потому-то мы и отправляемся за море, чтобы они пребывали в роскоши. Что вы можете знать о том, какой ценой это дается? Разве можете вы понять, каково нам и насколько мы одиноки?

Ширин сжала дрожавшие губы и сделала глубокий вдох, чтоб не сорваться.

– Что ж, Диньяр, коль тебе ведомо истинное одиночество, тогда ты, наверное, меня поймешь.

– В чем?

– Задиг-бей сделал мне предложение, и я ответила согласием.

Челюсть Диньяра отвисла, и голос ему отказал.

– Да вы что, тетушка! – просипел он. – Нельзя! Невозможно! Вас отринут! Никто из наших с вами не заговорит!

Ширин, покачав головой, усмехнулась.

– Ты ошибаешься, Диньяр. Именно ты это примешь. И не только примешь, но убедишь остальных, что для всех будет лучше, если я выйду замуж и останусь на Гонконге. – Ширин перевела дух. – Запомни одно: если сеты поднимут бучу или устроят скандал, если они вынудят меня вернуться в Бомбей, то многие парсийские семьи, уж будь уверен, узнают о своих доселе неведомых родичах в Китае. Твоя семья узнает первой.

Спорадический обстрел бастионов, продолжавшийся всю ночь, издергал нервы хуже шквального огня. Но даже если бы пушки молчали, попробуй усни в жаркой духоте небольшого пространства, до отказа набитом людьми в грязной пропотелой одежде.

В бастионе, не имевшем окон, висел одуряющий смрад. Дизентерия грозила стать повальной, ибо многие гадили где придется, не добежав до нужника. Воздух пропитался едкой вонью от лужиц кровавого поноса.

Камеронианцы больше других страдали “кровавой дрисней”, однако “черными вонючками” и “сволочными засранцами” обзывали сипаев. Будь дело в Индии, наверняка вспыхнула бы драка между шотландскими стрелками и объединенными силами мадрасских и бенгальских волонтеров. Но сейчас, оказавшись в тисках китайцев с одной стороны и англичан с другой, сипаи были вынуждены молча сносить