и сам ощущал его тогда – не так, как она, конечно. Сейчас и намека на него не осталось. Здесь пахло подземной сыростью, пылью, ламповым маслом и еще чем-то, чуть-чуть напоминающим звериное логово. Но не пивоварней, нет.

Я нашел раскрашенный от руки бамбуковый веер и развернул его. Возможно, Кип Проуз и не тратил времени и денег в Веселом Уголке, но кто-то другой – точно. Этот веер стырили в одном из тамошних заведений.

В лучших домах такие намеренно оставляют в местах, где клиенты могут стащить их в качестве сувенира. Это у них реклама такая. И хитрый деловой ход: если парень (или, возможно, даже девица) принесет десять таких вееров, ему не только простят кражу, но и обслужат даром. Свободное предпринимательство в самой что ни на есть дикой форме.

Более детальный осмотр обнаружил еще несколько вееров – все из разных домов, но самых дорогих. У кого-то хватало денег, чтобы ими швыряться.

Поиск вееров попутно выявил еще одно обстоятельство: вся мебель попала сюда из одного места. Мунджеро Фаркаш. Это имя я смутно припоминал. Фаркаш торговал подержанным добром. Хорошим, не рухлядью. По дороге я видел лавку Фаркаша. Она располагалась в четверти мили отсюда, в наиболее благополучной части Веселого Уголка.

Больше ничего интересного я не обнаружил. Зато начал испытывать неуютное ощущение. Словно находился здесь не один и тот, кого я не видел, не испытывал ко мне нежных чувств. Я решил, что ненароком задействовал очередное заклятие.

Вернувшись к лестнице, я обнаружил за ней еще одну дверь и был заинтригован. Отворив ее, я шагнул внутрь. Сразу же загорелся один-единственный светильник.

Эта комнатка была меньше – шесть на восемь футов. В ней стояли неприбранная кровать и тумбочка. Назначение комнатки не вызывало ни малейших сомнений. Дверь запиралась изнутри.

Так-так. Вот, значит, чем еще в этой компании занимаются.

Ощущение того, что за мной следят, усиливалось. И воздух становился все более тяжелым и влажным.

Я перешел к двери, расположенной напротив лестницы, ожидая обнаружить за ней еще одну комнатку для интимных утех. Такое вполне могло быть. Или она могла оказаться предбанником какого-нибудь бесконечного пространства. Мне ужасно не хотелось этого выяснять. Темнота за дверью казалась абсолютной и живой.

Я захлопнул дверь. Сердце отчаянно колотилось в груди. Я задыхался, словно пробежал милю.

Еще одна дверь.

Я медлил. За ней наверняка находилось место, откуда появились все эти жуки.

Ощущение чужого присутствия сделалось таким сильным, что я не смог удержаться от того, чтобы оглянуться. Должно быть, это заклятие относилось к таким, которые усиливаются, если не обращать на них внимания. Хитро сработано.

Распахнув дверь, я ощутил запах сусла. Не сильный. Я не бросился вперед. Мне и возможности такой не представилось. С полдюжины очень больших жуков, оттолкнув меня, ринулись на свет. И что-то вроде мертвой, мокрой руки коснулось моей шеи чуть ниже загривка.

Опомнился я, прислонившись к стене дома напротив развалины и отчаянно глотая зимний воздух. Штук пять или шесть огромных жуков выползли следом за мной из двери – навстречу беспощадному морозному миру. Почему-то я не сомневался, что это последние из вылупившихся.

Я перевел дух. Вряд ли я смогу скоро похваляться этим своим приключением.

Гаррет не ударяется в панику. Гаррет не удирает от того, чего он даже не видит.

От лавки Мунджеро Фаркаша меня отделяло четыре квартала. Нет лучше способа восстановить пошатнувшееся душевное равновесие, чем наехать на торговца подержанным товаром.

Я уловил едва заметное дуновение чьего-то запаха со стороны того места, где Тинни смогла разглядеть Лазутчика Фельске. Самого Фельске там явно не было – ни ползком, ни как-либо иначе. Но совсем недавно там кто-то был: на свежем, сегодняшнем, снегу виднелись следы.

Кто-то наблюдал. За мной? Или за домом?

Вряд ли специально за мной. Впрочем, новость о том, что я заходил сюда, могла показаться кому-нибудь интересной. Кому?

Лавка Мунджеро Фаркаша была открыта. У меня сложилось впечатление, что он не собирался закрывать ее до тех пор, пока из Веселого Уголка не схлынет вечерняя толпа. Бизнес, похоже, шел неважно.

Фаркаш оказался ничем не примечательным типом средних лет, тратившим слишком много денег на уход за волосами. Этакий Морли, только без примеси эльфийской крови и лет на двадцать пять моложе. Он не возражал против расспросов. Он явно скучал без собеседника.

И он вспомнил все до одного предметы, которые я ему описал.

– Удачные деньки тогда выдались, несколько подряд. Я кучу всякого продал.

Он продал тогда все шестью партиями – две партии молодой паре, которая только-только обзаводилась хозяйством, а остальное – мужчине, о котором вспомнил лишь, что тот выглядел как чей-то слуга, только не в ливрее.

– Я даже цвета его волос не помню.

– Так у него были волосы?

Он нахмурился:

– А? Да, понял. Да. Без лысины. Седеющие на висках, теперь припоминаю. Значит, должно быть, темные. Помнится, мне еще подумалось, что его хозяин, должно быть, находится в стесненных обстоятельствах. Он какой-то уклончивый был, но заплатил нормально. А денежки – они всегда денежки, лишними не бывают. Ох… Тот парень? У него глаз один был такой. – Фаркаш оттянул край правого глаза вбок и вниз. – Вроде как вот так.

Я поблагодарил его и еще несколько минут потратил на то, чтобы ознакомиться с ассортиментом. Обнаружилось несколько любопытных вещичек, но мне ничего не было нужно.

Не попробовать ли мне навести справки насчет тех вееров, что я нашел? Впрочем, стоило ли тратить время? Люди, у которых их свистнули, вряд ли чего-то помнили. А если бы и помнили, не сказали бы.

Время идти домой.

30

– На улицу опасно выходить, – сообщил я Синдж, когда она отворила мне дверь.

– Что случилось с вашим пальто?

– Благие намерения Тинни. Дин не вернулся еще?

– Нет. Обедать придется самим.

Из этого следовало, что Гаррету необходимо сварить себе сосиски. Впрочем, никто не мешал ему немного поэкспериментировать и сварить заодно пару картофелин.

– Как прошел день? – поинтересовалась Пулар.

– Уф, мы превращаемся в каких-то домашних собачек. Бо́льшую часть его я провел в Аль-Харе. Потом дотащился до «Пальм», где Морли хватил удар, стоило мне упомянуть Лазутчика Фельске. И это после того, как директор Шустер едва не завербовал меня за одно упоминание имени.

– Тот человек со странным запахом, который следил за нами вчера?

– Следил. Но по всеобщему мнению, не за нами. Но да, тот самый. И похоже, очень многие его крепко недолюбливают.

Мы продолжали разговор уже на кухне, звеня кастрюлями и сковородками. Синдж нацедила нам пива.