Через несколько минут поисков мы очутились возле ручья; чуть подальше он уходил в песок.

– Должно быть, недавно произошел подземный толчок, и в результате на поверхности образовался источник, – сказал мой друг.

Однако, поднимаясь вверх по течению ручья, мы вдруг оказались перед величественным акведуком, из которого со всех сторон изливалась вода. Я, конечно, знал, что в акведуке проделывают отверстия, чтобы дать выход избытку воды; но я невольно залюбовался творением гениального устроителя этих бьющих ключом струй, продемонстрировавшего здесь все богатство воображения, которое являют нашему взору лежащие в руинах старинные фонтаны. Это были маленькие водопады; это были тысячи шалостей забавного и невидимого «брюссельского мальчика», пускавшего струю временами толщиной с руку, временами тонкую, словно из шприца; а подальше сеялся легкий, как из лейки, дождик. Это неожиданное зрелище привело нас в неописуемый восторг. Земля, прилегающая к акведуку, как раз предназначалась для продажи. И я стал обладателем энного количества гектаров. Но в одно прекрасное утро, подойдя к акведуку, я наткнулся на бригаду рабочих.

– Что тут происходит? – спросил я у них.

– Мы чиним акведук. Решение об этом было принято еще тридцать лет назад.

Эта новость привела меня в ужас. Неужели воды больше не будет?! Это был конец феерии. Мне пришлось поспешить к лозоходцу, который, вооружившись своим прутиком, на мое счастье, обнаружил пласт драгоценной влаги, к тому же менее чем в двадцати метрах от того места, где я строил дом.

Меня соблазнили не меньше, чем фонтаны акведука, находящиеся на территории моих владений огромные скалы, покрытые мхом и лишайниками. Самая внушительная из них возвышалась над строящимся домом.

Одна молодая студентка, готовившаяся к сдаче экзамена на степень лиценциата естественных наук, приехала вместе с друзьями, чтобы провести день в моем имении. Показав на сосну, которая росла вплотную к скале, она спросила:

– Мсье Воллар, вы не боитесь, что однажды дерево, растущее на склоне скалы, рухнет и дом будет раздавлен?

Я успокоил юную «ученую».

Мне так не терпелось увидеть свой дом готовым, что я ездил в Фонтенбло каждую неделю. Но в одно прекрасное воскресенье вместо дома я увидел груду камней и железных балок. Оказалось, что фундамент был возведен на гигантской кроличьей норе. Разумеется, строительство надо было начинать сначала; но на сей раз подрядчик проявил бо́льшую осмотрительность и посредством крепкого фундамента обезопасил меня от подземных поползновений кроликов. Тем не менее этот «урок естествознания» на какое-то время отбил у меня охоту к профессии землевладельца.

* * *

Трамбле-сюр-Модр – небольшая деревушка, расположенная в пятнадцати километрах от Версаля, с которой нет железнодорожного сообщения. Этот край облюбовали многие художники. В Сен-Жермен-ан-Лэ обосновался Морис Дени, купивший там старое аббатство; в Марли-ле-Руа жил Майоль; в Этан-ла-Виль – К.-К. Руссель, художник нимф и фавнов. Чуть дальше, в Во-де-Серне, расположилась целая колония живописцев. Повсюду изобилие плодовых деревьев, и я не знаю зрелища более опьяняющего, чем то, которое они являют взору в пору цветения. Мне часто приходилось слышать восторженные отзывы о празднике цветущих вишен в Японии. Однако там природа и в пору цветения обнаруживает следы вмешательства человека. Здесь же деревья растут свободно. И вид этих деревьев, разбросанных по склонам холмов, необычайно привлекателен. Впрочем, в любое время года пейзажи Трамбле-сюр-Модр вызывают восхищение, даже тогда, когда окрестности покрыты снегом. Не могу забыть сочетание этого белого пространства и голубизны холмов, замыкающих горизонт.

Однажды весной, прогуливаясь в двух шагах от Трамбле, я вспомнил, что там живет Блез Сандрар. «Небольшой розовый домик рядом с местным столяром», – объяснил он мне как-то. Я легко нашел его. Сандрар сидел за пишущей машинкой посреди поля маков самых разных тонов и оттенков.

Услышав, как я восхищаюсь, Сандрар сказал:

– Здесь все растет чудесным образом. Почему бы вам не переехать сюда, Воллар? Кстати, тут продается старый дом с большим садом. Сходите посмотрите его!

Меня привели в восторг уже дверные пилястры, увенчанные букетами, вырезанными из камня, который время покрыло восхитительным налетом патины. Дом, довольно сельского вида, со старым колодцем, был выстроен в эпоху, когда все, вплоть до крестьянских хижин, выглядело весьма элегантно. Мое внимание привлек просторный амбар. Нет ничего проще, чем превратить его в ателье! Кстати говоря, один художник, работавший по моим заказам, часто жаловался мне на то, что у него нет небольшого участка, удаленного от городского шума, где он мог бы спокойно рисовать. Короче говоря, я соблазнился и приобрел этот дом. Но едва я подписал купчую, как начались неприятности. Сперва пересох колодец. Мне объяснили, что виной тому песчаная почва; чтобы обеспечить себя водой, надо было вырыть другой колодец, снабженный специальным устройством.

Пока продолжались работы по переоборудованию амбара и созданию колодца, художник, которому я пообещал мастерскую, не переставал меня подгонять:

– Уже середина апреля; будет ли готова мастерская к июлю? А колодец? Когда его накроют? Эта зияющая яма ужасно меня беспокоит: я представляю, как мои дети падают туда вниз головой.

Наконец к середине июля я сказал художнику: «Все готово, вы можете поехать и посмотреть».

Он одобрил выполненные работы. Колодец был наглухо закрыт, что избавляло художника от всякого беспокойства; мастерская также его удовлетворила. Он царапнул ногтем стену и сказал:

– Глядите, штукатурка крошится. Это признак того, что она вполне высохла. Мне будет здесь очень хорошо.

Но в Трамбле он так и не приехал.

И я тоже. Я не решился переехать в дом, возвышавшийся среди поля розовых кустов, которые я с таким большим трудом вырастил.

Почему-то все это напомнило мне неприятную историю с котом, который жил у меня на улице Лаффит. Животное имело привычку вскарабкиваться на штору, точнее, на планку, к которой она прикреплялась; на ней-то и любил дремать кот. Просыпаясь, он потягивался и спиной упирался в потолок.

Однажды я подумал: «Пожалуй, надо спустить планку для этого несчастного животного, и тогда ему не будет мешать потолок». Когда это было сделано, кот вскарабкался по шторе и устроился на своем обычном месте. Проснувшись, он стал потягиваться, выгибать спину и, не почувствовав над собой потолка, резко спрыгнул на пол и уже больше никогда не взбирался наверх по шторе…

С Лотье я познакомился в Вильнёв-Сен-Жорж, где мы ловили щук. На веслах сидел наш общий друг Поль Мату. Лотье же держал леску, на конце которой болталась ложка: своим блеском она должна была привлечь рыбу.

Сколько раз я слышал, как о Лотье говорили: «Какой обаятельный человек!» В самом деле, в нем было нечто такое, что действовало на вас при первом же знакомстве. Когда я рассказал о нем Ренуару, живописец попросил: «Познакомьте меня с вашим другом Лотье».