Не будем строго их судить, что в вере бились, как умели! Не всякий в вере может жить, как с мужем Анна Ли сумели!

Бросали вызов королям! Без Бога жить порой хотели! Гоняли псы их по полям, за то, что поля не имели! Все возвращалось на круги свои и смерды снова умоляли, чтоб снова власти сапоги их спины грешные топтали! И на колени пав у ног то Якова, а то Георга, просили, чтоб вернулся Бог, но не для Веры, а для торга! О, Англия! Тебя любить умеют только принц да нищий! Но как и тем и тем побыть? Один то ведает из тыщи! Хотя на сцене «быть-не быть» басит со сцены Чарк Шарлотта, Марк Твену только предстоит с патрицием скрестить илота! Пока Джон Вейн и крошка Джейн поэтам дали мало пищи, но Хеймаркет и Друри-Лейн уже играют «Орег» Нищих! Да, простолюдин в жизни дик, необразован и неразвит! Простим его и вспомним вмиг: ура, уже написан «Пасквин»!

Вернемся к мельнице во двор – сюда народу тьма несется! Пробит водой плотины створ, вот-вот вода в дома прорвется! Тут из овина на козле сам мельник цугом выезжает! А ведьма следом на метле стремглав к народу вылетает!

Вот как! Вчера она была трудолюбивой мельничихой! А нынче у всего села несется на метелке лихо! Еще откроем, что потоп накликала опять ведьмачка! Напакостить деревне чтоб, и погубила б если б «стоп» ей не сказал приютский мальчик!

И дальше мы докажем вам, что грех бывает в ручках разных: не липнет к чистым он рукам и страшен он в ручонках грязных!

На радость тут случился поп! На ведьму он кладет знаменье! Народ орет: «Потоп! Потоп!» И – хлоп! – корыто об каменья, – серпом мылыш обрезал крепь, с «ковчегом» рухнул вниз распутник! На лестнице народа цепь: взглянуть, что делает наш путник?

Вот первый лестницы достиг у лаза верхнюю ступешку, в чердачное окно глядит: к себе его манит окошко! А из окошка голый зад просунулся на смех народа! И в нос просунутый издал руладу пакостного рода! Мы объясним: монашек ждал от Робина опять атаки. И места он не отыскал для поцелуя лучше ср – ки. А первым взвился на чердак худющий местный проповедник! Трепло, доносчик и… дурак. Меж нами – ведьмин исповедник! Он кувырком летит назад, и я жалеть его не стану: молился ты на голый зад? Тогда сними, ханжа, сутану!

Народ за ним стремглав летит! Последним сверху – голый малый! И нечто у него торчит – сучек иль сук, причем немалый! Народ – ловить! Держи вора! Несутся с гиканьем и свистом! Тот – опрометью со двора, а впереди него – пиписка!

Вот как бывает: за добро остряк наказан злой толпою! Особо, если эта шутка… сброд не терпит шуток над собою! Давай Бог ноги! Как спастись? Как угодить толпе злосчастной? С сучком наперевес нестись – случается с людьми нечасто!

Но он родился сиротой! Ему не выжить без смекалки! И выход он нашел простой: дать примененье свой палке! Той самой, наших чресел меж! Она растет у нас, как дрожжи! Он – на плотине: видит – брешь! Сейчас он всем им тут поможет! Он к дырке в створе весь прильнул, засунул в паз свой уд гигантский. Своей пипиской брешь заткнул! Ну, точно мальчик тот голландский!

И вовремя! Вот-вот поток в отверстие б с бедой ворвался! Вмиг показал он – в нем есть прок – народу, что вверху собрался. – Держись, малыш! Мы все – с тобой! Сейчас забьем проран у дамбы! Да напрягай ты вкладыш свой! – А как напрячь его без бабы?

– Мы приведем к тебе их гурт! Их всех перед тобой разденем! Пока ты нужен будешь тут, не будет ревности и тени! – А как я буду их… ласкать? Когда мой парень в этой норке? – Их можешь в ж – пу целовать, или в пупок – и там есть норки!

И вот, построив женщин в ряд, им заголиться враз велели, потом свой перед или зад удобнее придвинуть к цели. На просьбу громко повопив, сначала больше для порядка, они все створки оголив, пошли на дамбу по порядку. И сразу меньше стала течь! Малец с весьма большим стараньем совсем не хочет пренебречь пупков и задниц целованьем!

Лишь иногда передохнуть ему приходится от дела. Тогда не прочь он и взглянуть на разные причуды тела! Вот ягодицы, как орех! А вот – как куличи на пасху! Один возможен с этой грех, с другой – другого рода ласка! Тут рыжая лиса в усах свой язычок наружу кажет! А вот в кудрях двугорбый пах радвинул губы – что он скажет? Вот нежным пухом алый грот еще чуть-чуть совсем покрылся! А вот старухи скорбный рот в седых морщинах провалился.

Он всем какой-нибудь сюрприз от юности щедрот находит: то гладит носом сверху вниз, то языком по ним проводит.

Дождь больше, глядь, уже не льет! Взошла луна, раздвинув тучи. К концу ремонт дыры идет. Осунулся и сук могучий. Не верится, что им была вот эта вот худая крошка! Уж больно стала плоть мала, что выпала вдруг из окошка! Задов и животов ряды продрогли враз и поредели, хозяйки ж – пы и п – ды их понесли к мужьям в постели!

Вы спросите: малец иль поп деревню спас от наводненья? Или ряды вкуснейших жоп стихию обуздать сумели? Поп ведьму так шугнул крестом, что накрепко в трубу забита! Так победили х-й с Христом: теперь они, надеюсь, квиты!

Но и без свеженькой пи – ды протухнет мир под вой гнусавый! Она для всех – глоток воды среди разлившейся отравы!

Я виноват перед Крестом – да что мне? Я им больно битый! Мир, верно, был спасен Христом, но что Христос без Афродиты?!

* * *

Монах-плутишка мелет хлеб. Джон Вейн все правит переправу… Да, верно, мир порой нелеп. Но как он славен, Боже правый!

«В саду шиповник алый цвел,

Стояли темных лип аллеи…»

И. Бунин

Речь пойдет о Вале.

Той самой, о которой написал поэт.

Она все-таки была.

Когда-то я учился на блатных курсах, где мастера натаскивали будущих киношников. Им платили за это зарплату плюс почет и уважение бесплатно. Нам отваливалось на законом основании – стипендия и возможность бездельничать в эпоху закона о тунеядстве. Мастера были разные, мы их по глупости недооценивали. Мы не понимали, что из одного азарта и озорства они готовы были и нас сделать тоже мастерами. Мы – мелко плавали. Им становилось скучно. Кто-то из них попивал (мы выпивали почти все, за исключением двух-трех самых упертых в идею Успеха, который через годы к ним и пришел, нам же в основном был вручен судьбой большой шиш с маслом), другие все-таки возились с ретивыми, вытягивая из них эскизы сценариев и другие свидетельства равндушия и слабой одарености, что в сущности одно и то же.

Одни мастера ушли, отчаявшись, на смену им добавились другие. Прошло много лет (к курсам я еще вернусь), я обнаружил стихи одного из мастеров, самого тихого, скромного и непритязательного драматурга и сценариста, уже тогда в летах, он сделал несколько нашумевших сценариев и тихо сошел в небытие. Если бы я знал, что к нам приходил написавший эти строчки, я бы вцепился в него и… И что? Не знаю, но я верю, что моя судьба была бы другой, и его судьба тоже сложилась бы по-иному. Вот эти строчки: