– Что ж, разберемся с этим позже.

– Конечно. – Он упрямо ухмыляется, но, смягчившись, целует меня в лоб.

– Помнишь, как ты говорил, что есть разница между тем, чтобы любить кого-то, и тем, чтобы не представлять без него своей жизни?

– Я не хочу даже слышать эту фразу больше, честно.

Я убираю со лба его влажные волосы.

– Ты сам это сказал, – напоминаю я. Кончиками пальцев я провожу вокруг его носа, по контуру пухлых губ. – С тех пор я очень много об этом думала.

– Почему? – Хардин стонет от досады.

– Потому что у тебя были причины так сказать, разве нет?

– Со злости, вот и все. Я даже понятия не имею, что это означает. Просто сдурил.

– Ну, в любом случае я продолжаю об этом думать. – Я нежно щелкаю его по кончику носа.

– Ну а я хочу, чтобы ты перестала, потому что никакой разницы нет, – задумчиво замечает он.

– Как так?

Он слегка улыбается:

– Я не могу без тебя жить, и я люблю тебя; эти вещи идут рука об руку. Если бы я мог жить без тебя, то я бы не любил тебя так сильно, как люблю. И я точно не могу находиться вдали от тебя.

– Допустим. – Я сдерживаю смешок.

Он замечает это.

– Я знаю, ты не рассказываешь обо мне… Ты чуть задницу не порвала, когда взялась за меня после того, как я приехал.

Даже в темноте вижу его широкую улыбку, и у меня перехватывает дыхание: он такой милый! Когда он становится таким, бесхитростным и умиротворенным, для меня нет ничего лучше во всем мире.

– Я знала, что ты помучаешь меня за это!

Я толкаю его в голую грудь, он вскидывает руку и ловит мое запястье своими длинными пальцами.

– Ты снова пытаешься мне грубить? Вспомни, чем это закончилось в последний раз.

Он приподымает голову с матраса, и по моему телу начинает разливаться тепло, начиная от уже раскрасневшихся бедер.

– Ты можешь остаться еще на один день? – Я пропускаю мимо ушей его замечание о грубости. Мне нужно знать, будет ли у нас завтра больше времени, чтобы мы смогли посвятить оставшиеся утренние часы… ну… всяким неприличиям… Пожалуйста! – добавляю я, утыкаясь лицом в его шею.

– Хорошо, – говорит он.

Я чувствую лбом, как шевелится его скула, когда он улыбается.

– Но только если ты снова завяжешь мне глаза.

Быстрым движением он обхватывает меня за спину и переворачивает так, что я оказываюсь под ним. Секунду спустя мы растворяемся друг в друге… снова и снова…

Хардин

Кимберли сидит на кухне за столом и завтракает. Она без макияжа, волосы зачесаны назад. Кажется, я ее еще ни разу не видел без тонны штукатурки. Наверное, она стерла всю эту дрянь ради Вэнса, потому что без нее выглядит намного лучше.

– Посмотрите-ка, кто наконец проснулся, – щебечет она.

– Да-да.

Я тяжело вздыхаю и иду к кофемашине, стоящей на краю темной гранитной столешницы.

– Когда ты уезжаешь? – спрашивает она, накладывая в тарелку салат.

– Не раньше завтрашнего дня, если не возражаешь. Или ты хочешь, чтобы я уехал сейчас?

Наливаю в кружку кофе и поворачиваюсь к ней.

– Конечно, ты можешь остаться, – усмехается она. – Сколько угодно, пока ты не ведешь себя с Тессой как придурок.

– Вообще-то я не придурок. – Я закатываю глаза.

На кухне появляется Вэнс.

– Тебе нужно держать ее на коротком поводке, возможно, даже с намордником, – замечаю я.

Жених Кимберли громко хохочет, а сама она показывает мне средний палец.

– Так элегантно, – парирую я.

– Я смотрю, у тебя чертовски хорошее настроение, – сердито усмехается Кристиан, а Кимберли зыркает на него.

Что, черт возьми, все это значит?

– Интересно почему? – добавляет он, но Кимберли толкает его локтем.

– Кристиан… – осторожно начинает она.

Он качает головой и поднимает руку, чтобы закрыться от ее шутливого нападения.

– Может быть, потому, что он скучал по Тессе, – предполагает Кимберли, наблюдая за Кристианом.

Он обходит небольшой стол и берет из вазы с фруктами банан.

В его глазах загорается изумление. Он снимает банановую кожуру.

– Я слышал, полуночные тренировки очень помогают.

У меня холодеет кровь.

– Что ты сказал?

– Успокойся… Он выключил камеру до того, как произошло что-то стоящее, – заверяет меня Кимберли.

Камера?

Черт! Твою мать, конечно, у этого козла есть камера в тренажерном зале. Проклятие, вероятно, камерами видеонаблюдения оснащены все главные входы в комнаты. Он всегда умело маскировал свою паранойю.

– Что ты видел? – рычу я, пытаясь сдержать пульсирующую ярость.

– Ничего. Только как вошла Тесса. Он знал, дальше лучше не продолжать, – сдерживает усмешку Кимберли.

Чувствую накатившее облегчение. В тот момент я был слишком увлечен Тессой, чтобы думать о таком дерьме, как камеры скрытого видеонаблюдения.

Я злобно смотрю на Вэнса.

– Зачем ты вообще полез смотреть съемки с камер? Довольно-таки неприятно сознавать, что ты подглядывал за тем, как я тренируюсь.

– Не льсти себе. Я проверял монитор на кухне, потому что он барахлил. Так получилось, что камера из зала проигрывала рядом.

– Коне-е-чно, – насмешливо тяну я.

– Хардин останется еще на одну ночь, хорошо? – спрашивает Ким.

– Конечно, хорошо. Не понимаю, почему ты все еще не перевезешь сюда свою задницу. Знаешь, я буду платить тебе больше, чем «Болтхаус».

– Раньше не платил, в этом и была загвоздка, – напоминаю я с самодовольной ухмылкой.

– Потому что тогда ты был первокурсником в колледже. Тебе удалось получить оплачиваемую стажировку, не говоря уже о серьезной работе, не имея степени, – пытается возразить он.

Надменно скрещиваю руки на груди.

– В «Болтхаус» с тобой не согласятся.

– Они придурки. Надо ли тебе напоминать, что только за прошлый год «Вэнс» опередил их с огромным преимуществом. Мы открыли офис здесь, в Сиэтле, а в следующем году я планирую открыть офис в Нью-Йорке.

– У тебя есть основания хвастаться? – спрашиваю я.

– Есть. «Вэнс» лучше, крупнее и, так уж случилось, расположен там, где работает она. – Ему не нужно произносить имени Тессы, чтобы я ощутил весь вес его слов. – В университете тебе остался один семестр. Не стоит принимать необдуманных решений, которые повлияют на всю дальнейшую карьеру еще до того, как она начнется.