Можно представить множество дополнительных соображений касательно развития фондового рынка на протяжении экономического цикла, но наиболее важна следующая идея: в целом никакой значительный и непрерывный подъем цен на ценные бумаги нельзя объяснить ни улучшениями в условиях производства, ни увеличением добровольных сбережений. Такой подъем может поддерживаться неопределенно долго лишь за счет инфляционного увеличения кредитной экспансии. Устойчивые улучшения в экономике и увеличение добровольных сбережений порождают бóльший приток денег на фондовый рынок, но этот приток более медленный и постепенный [по сравнению с инфляционным предложением кредита] и быстро поглощается новыми ценными бумагами, которые компании выпускают для финансирования своих новых инвестиционных проектов. Лишь непрерывный и чрезмерный рост денежной массы в форме кредитной экспансии можт питать характерную для фондового бума спекулятивную манию, или «иррациональную эйфорию»[467].

На этой стадии нашего анализа должно быть несложно распознать влияния и взаимоотношения, связывающие экономический цикл и банковский сектор. Для начала следует признать, что экономический цикл вызывается кредитной экспансией, осуществляемой банковским сектором благодаря своей законодательной привилегии на операции с денежными депозитами до востребования на основе частичного резервирования. Более того, в главе 4 мы видели, что эта привилегия объясняет тенденцию к слияниям в банковской отрасли, так как чем относительно бóльшая часть рынка принадлежит банку, тем шире его возможности для кредитной экспансии, не ограниченной клиринговой палатой. Кроме того, объединение банков позволяет лучше «управлять» частичными резервами наличности, позволяя банкам справляться с обычным объемом изъятий при низком уровне централизованных остатков наличности.

Однако в главе 5 мы видели, каким образом процесс кредитной экспансии неизбежно вызывает кризис и период корректировки, в ходе которых испаряется бóльшая часть бухгалтерской ценности активов банка, и, кроме того, происходит общее увеличение спроса на деньги и изъятие депозитов (по крайней мере в менее платежеспособных банках). Именно поэтому банкиры настояли на создании государственного учреждения под названием «центральный банк», назначение которого состоит в том, чтобы выполнять роль «кредитора последней инстанции» на стадиях экономического спада, которые так опасны для банков. К тому же трудности и огромные неприятности, с которыми банкиры сталкиваются на стадиях коррекции и рецессии в связи с отказами выплачивать долги или изъятием депозитов, лишь еще больше укрепляют тенденцию к слиянию банков. Таким способом банки получают возможность проводить более единообразную политику в отношении неплательщиков, достигать существенной экономии на масштабе в управлении выплатами и не оказаться в более опасной ситуации неплатежеспособности при увеличении доли необслуживаемых кредитов и снижении доверия со стороны публики.

Следовательно, можно сделать вывод о том, что тенденция, имманентно присущая привилегированному ведению банковского дела на началах частичного резервирования, ведет к укрупнению банков и поощряет банкиров развивать и поддерживать близкие отношения с центральным банком как единственным институтом, способным гарантировать выживание банков в моменты кризиса, – в ситуациях, которые сами же банки и порождают. Кроме того, центральный банк направляет, контролирует и организует кредитную экспансию, следя, чтобы экспансия банков шла более или менее в унисон и чтобы ни один из них не уклонялся от заданного темпа.

Интересно заметить, что Маркс в своем анализе капиталистической экономической системы в основном концентрируется на исследовании разбалансированности и рассогласованности, встречающихся на рынке. Это объясняет тот факт, что марксистская теория представляет собой прежде всего теорию нарушенного равновесия на рынке, и порой она даже замечательным образом совпадает с динамическим анализом рыночных процессов, разработанным экономистами австрийской школы, и, в частности, непосредственно Мизесом и Хайеком. Один из наиболее любопытных моментов, по поводу которого существует определенное согласие, относится именно к теории кризисов и спадов, систематически разоряющих капиталистическую систему. Так, интересно заметить, что некоторые авторы, следующие марксистской традиции, – такие как Михаил Иванович Туган-Барановский (1865–1919), – пришли к заключению о том, что экономические кризисы происходят от тенденции к нарушению пропорциональности развития различных отраслей производства, которая, по мнению Туган-Барановского, неотъемлемо присуща капиталистической системе[468].

Согласно Туган-Барановскому, кризис происходит, потому что «распределение производства становится непропорциональным: машин, инструментов, железа, кирпичей, дерева требуется меньше прежнего вследствие того, что меньше возникает новых предприятий. Но так как производители средств производства не могут вынуть капитал из своих предприятий и к тому же самая громадность этого капитала, в виде построек, машин и др., требует продолжения производства (иначе предприниматели будут терять процент на праздно стоящем капитале), то перепроизводство средств производства делается неизбежным»[469].

Очевидно, что основное экономическое рассуждение этой теории весьма сходно с основой австрийской теории экономических циклов. По существу, Хайек сам упоминает Туган-Барановского в качестве одного из предтеч теории экономического цикла, которую он представляет в книге «Цены и производство»[470]. Кроме того, интересно отметить, что и сам Хайек в какое-то время полагал, как и Маркс, что экономические кризисы были неотъемлемо присущи капиталистической системе, хотя Хайтек считал их неизбежной платой за поддержание эластичной денежной и кредитной системы, расширение которой всегда «гарантировало бы» экономическое развитие. В частности, Хайек утверждал, что экономический кризис возникает «из самой природы современной организации кредита. До тех пор пока мы будем использовать банковский кредит как средство стимулирования экономического развития, мы будем переживать вытекающие из этого экономические циклы. Они в некотором смысле являются ценой, которую мы платим за скорость экономического развития, превышающую ту, которую люди обеспечивают добровольно посредством своих сбережений, и поэтому эту более высокую скорость приходится вырывать у них силой. И даже если будет ошибкой предположить, что таким способом мы сможем преодолеть все препятствия на пути прогресса, – ошибкой, на которую указало бы возобновление кризисов, – то по крайней мере вероятно то, что неэкономические факторы прогресса (как, например, техническое и коммерческое знание) приносят таким образом пользу на пути, с которого мы не должны сходить»[471].