В таких условиях филиппинцы, по-видимому, обречены служить передовой американской базой развертывания в Восточной Азии. Филиппинцы практически передали свою национальную безопасность и экономический суверенитет Соединенным Штатам по целому ряду соглашений, вроде Договора о взаимной обороне 1951 года и Соглашения о равных правах 1947 года; военные базы США на Филиппинах служат в первую очередь средством сдерживания внешней агрессии, а американцы пользуются равными правами в эксплуатации природных ресурсов Филиппин. Филиппины фактически стали зависимым государством{536}.

После Второй мировой войны США — теперь единственный доминирующий игрок в основных регионах вроде Западной Европы, Ближнего Востока и Восточной Азии — стали первым поистине глобальным мировым гегемоном{537}. Однако точные причины стремления Америки к превосходству — частично просчитанные, частично случайные — неясны. Как пишет австралийский стратег Патрик Портер, «некоторые стратеги указывают на планы и расчеты, сделанные во время Второй мировой… Основные принципы были заложены в исследовании Брукингского института 1945 года, одобренном Объединенным комитетом начальников штабов. В этом исследовании утверждалось, что необходимо воспрепятствовать доминированию в Евразии любым враждебным державам или коалициям. Другие же говорили, что Большая стратегия Америки при новом президенте Гарри Трумэне первоначально была изменчива, но между 1945–1953 годами сформировалась в общий проект, причем катализатором стала Корейская война. Кое-кто утверждает, что только администрация Кеннеди наконец-то поставила на превосходство как на предпочтительный статус в мире»{538}.

Вплоть до начала холодной войны влияние США в Азии во многом было ограничено стратегической опорой на Филиппины. Большую часть первой половины XX века британцы контролировали нынешние Малайзию, Бруней и Сингапур, а голландцы — Индонезию. Франция была основным колонизатором в Индокитае, но Таиланд номинально был независим, а Япония добивалась колоний на Корейском полуострове и Тайване еще до того, как во время Первой мировой двинуться в материковую часть Китая. Однако после Второй мировой европейские державы, опустошенные мировыми войнами и конфронтацией с различными движениями за независимость, все в большей степени уходили из Восточной Азии, пролагая путь возникновению новых постколониальных государств. США теперь были ведущей западной силой в регионе и за его пределами. Чтобы противодействовать коммунистическому блоку, Америка полагалась на союзников в Австралии, Новой Зеландии, Таиланде, Филиппинах, Тайване, Южной Корее, Южном Вьетнаме и Японии, а Индонезия и Малайзия выступали в роли важных стратегических партнеров. Юго-Восточная Азия служила осью, опираясь на которую Америка стремилась «сдержать» то, что считала коммунистической экспансией. Под эгидой Организации договора Юго-Восточной Азии (SEATO), коллективного военного альянса, один в один списанного с модели НАТО, союзники по договору, такие как Филиппины и Таиланд, играли главную роль в содействии антикоммунистическим военным операциям Америки в Корейской и Вьетнамской войнах, направляя военный персонал и/или обеспечивая логистическую поддержку. США постепенно воплощали то, что Збигнев Бжезинский, советник по национальной безопасности в администрации Картера, определял как основные элементы имперской геостратегии: укрепление стратегической зависимости союзников от имперской державы и воспрепятствование столкновениям между ними, воспрепятствование объединению врагов и удержание протекторатов по возможности покорными. В самый разгар Вьетнамской войны Таиланд принимал около 50 тысяч американских военнослужащих, которые поддерживали координацию воздушных, морских и наземных атак в Индокитае, а на Филиппинах в то же время были размещены крупнейшие заморские базы Америки, в прибрежных регионах Саблик и Кларк. Бенедикт Андерсон блестяще определил роль Юго-Восточной Азии в сети американских альянсов во время холодной войны:

«Нигде больше не было так “горячо” в третьей четверти столетия… Единственные две войны, которые вела Америка, находились в этом районе: на Корейском полуострове они вынужденно уткнулись в дорогостоящий тупик, а в Индокитае испытали горькое и унизительное поражение. В каждой значимой стране Юго-Восточной Азии, за исключением Индонезии, бывали длительные коммунистические мятежи, а Индонезия в начале 1960-х обладала крупнейшей законной Коммунистической партией в мире вне социалистического блока. Во все эти государства, кроме Малайзии, которая все еще была колонией, американцы вторгались политически, экономически, военным образом и культурным, и с большим размахом. Печально известная “теория домино” была придумана специально для Юго-Восточной Азии. Чтобы укрепить линию этих рассыпающихся костяшек домино, Америка прилагала все усилия для создания лояльных, капиталистически процветающих, авторитарных и антикоммунистических режимов, — обычно, но не обязательно, в них доминировали военные. Многие были связаны с США соглашениями по безопасности, а в некоторых у американцев было широкий спектр военных объектов. Любая неудача лишь воодушевляла Вашингтон вложить больше сил и денег в своих политических союзников. Ни один другой регион не получал большей “помощи”»{539}.

Ведомые необходимостью холодной войны — то есть навязчивой мыслью о сдерживании или откате коммунизма любой ценой, — США в итоге пришли к поддержке антикоммунистических диктаторов Юго-Восточной Азии вроде Фердинанда Маркеса (Филиппины) и Сухарто (Индонезия), которые практиковали вопиющие нарушения прав человека и упорно блокировали любые формы истинной демократизации в своих странах{540}.

К 1980-м волна демократизации шла по всей Восточной Азии, свергая авторитарные режимы на Филиппинах, в Южной Корее и Тайване. Но «смена режима» незначительно изменила стратегические отношения этих стран с США — и зависимость от них. В то же время Пекин после Мао, при Дэн Сяопине, возник как основной стратегический партнер Запада, что еще больше отдалило Москву и Ханой друг от друга после объединения страны{541}. Коллапс Советского Союза в 1991 году блеснул как победный праздник американского мастерства, причем консервативные мыслители вроде Фрэнсиса Фукуямы преждевременно объявили о «конце истории». Для Фукуямы фактическое поражение коммунизма, по-видимому, акцентировало возникновение демократического капитализма как идеологического конечного пункта человеческой истории с гегемонией США, определяющей и укрепляющей архитектуру глобального порядка после холодной войны{542}. Полное ощущение Америкой своей новой роли как единственной мировой сверхдержавы было совершенно очевидно в основных стратегических документах вроде печально известного Руководства по оборонному планированию 1992 года при администрации Джорджа Буша-старшего, где утверждалось, что основной целью США было «воспрепятствовать возникновению нового соперника как на территории бывшего СССР, так и где-либо еще, представляющего угрозу того же порядка, что и бывший Советский Союз. Это основная мысль, лежащая в основе новой региональной стратегии обороны и требующая от нас приложения всех усилий, чтобы воспрепятствовать любой враждебной державе доминировать в регионе, ресурсов которого при усиленном контроле было бы достаточно, чтобы снабжать глобальную державу… США должны продемонстрировать лидерство, необходимое для установления и обеспечения нового порядка, который дал бы возможность убедить потенциальных конкурентов, что им нет нужды стремиться к большей роли в регионе или к более агрессивной позиции для защиты их законных интересов… мы должны создать механизмы сдерживания потенциальных соперников, чтобы они и не надеялись на большую региональную или глобальную роль. Тут важны эффективные средства восстановления боеспособности, поскольку подразумевается, что потенциальный соперник не может рассчитывать быстро или с легкостью получить господствующую военную позицию в мире»{543}.