– Зачем я им нужен? – неуверенно произнес Клаус, не пытаясь, однако, высвободиться из объятий Хельки, хоть ему было страшно неудобно нависать над ней, изогнувшись в три погибели. Хелька воспользовалась этим и, нажав покрепче на его плечо, снова усадила его рядом с собой на камень.

– Им, может, и не нужен, а ей еще как! Ей главное, чтобы ты был с ней, а не со мной.

– Но она же моя мамка! Она обидится, если я с ней не поеду, ведь я обещал, – совсем беспомощно пробормотал Клаус, но Хелька уже знала, как ему возразить.

– Ведь если б я ее не увидела, ты бы даже не знал, что она за тобой приехала. На что же тут обижаться?

– Но ты же мне рассказала…

– А кто это знает? Только ты и я, правда?

– Что же делать? – спросил Клаус, уже сдаваясь, уже готовый, как всегда, следовать за Хелькой с закрытыми глазами. Ответ у нее был готов, недаром она целый день репетировала разные варианты этого разговора:

– Мы прокрадемся в церковь и спрячемся на колокольне… – шепотом, будто кто-то мог ее услышать. – Там она ни за что нас не найдет.

– Но она может перехватить нас по дороге.

Тоже почему-то шепотом.

– А мы по дороге не пойдем. Ты ведь знаешь все проходные дворы.

– А велосипед? Она найдет нас по велосипеду.

– Велосипед мы спрячем в кустах сразу за мостом. Пошли! Скорей перейдем через мост и спрячем, пока она сюда не примчалась.

Хоть Карл и нашел в сарайчике неплохое седло с уздечкой, он решил, что благоразумней вывести гнедого жеребчика Фрицци из загона неоседланным. Конечно, скакать по хорошей дороге на оседланной лошади было бы куда комфортабельней, чем отбивать зад до синяков на ухабистых лесных тропинках. Но по зрелом размышлении Карл предпочел благоразумие комфорту, потому что местные тропинки он знал, как линии своей ладони, а управляться с любой лошадью, хоть с седлом, хоть без, его натаскали в тренировочном лагере в Ливане.

Брать седло ни в коем случае не следовало. Когда полиция запустит частый бредень розыска, любая мелочь – например, жеребчик, уведенный кем-то из лесного загона, – может навести ее на след. Значит, нужно создать впечатление, что жеребчик убежал сам, тем более, что он так возражал, когда его оставляли на ночь в лесу.

Для этого Карл первым делом выломал один из столбов, поддерживающих проволочную ограду. Потом, не жалея драгоценного времени, погонял Фрицци по кругу, чем придал разоренному загону такой вид, будто негодующий жеребчик метался там, пока не повалил столб и не вырвался наружу. В этот хорошо продуманный сценарий седло и уздечка не вписывались никак, разве что их похитил сам Фрицци. Но сценарий сценарием, а без уздечки обойтись было невозможно. К счастью, в верной «беговой» сумке нашелся туго свернутый шелковый шнур, который Карл всегда таскал с собой на всякий случай.

Когда он, наконец, преодолел сопротивление Фрицци и приноровился к скачке без седла, которую он мысленно назвал «отрадой мазохиста», до замка оставалось еще километров шесть. До сих пор все умственные усилия Карла были сосредоточены на решении неотложных практических задач, но мерное движение по хорошо знакомым ему долинам и перелескам не требовало столь полной интеллектуальной отдачи, оставляя простор для страхов и сомнений.

Достаточно ли продуманным было его решение очертя голову спрыгнуть на лету с самолета и на неоседланной лошадке судьбы направиться в неизвестность? С первого взгляда эта затея выглядела глупой и дерзкой, но интуиция подсказывала Карлу, что срок его службы на Ближнем Востоке приближался к концу, а вместе с ним и его жизнь. Он неплохо изучил повадки своих коварных хозяев и знал, что в их мире не любят слишком шустрых. Там нет незаменимых, и каждое выполненное задание сокращает время, оставшееся исполнителю. Так что пора было рвать когти.

Кроме того, Карлу очень быстро стало невыносимо шумное соседство Патрика Рэнди. Дело было не только в том, что нервы его были натянуты до предела, а Патрик ни на секунду не давал ему расслабиться. Главное, его наметанный глаз отметил в хитром бабочнике знакомое по напарникам последних лет терпкое сочетание упоения собой и обиды на судьбу, которая не дает передышки и надежды на завтрашний день. Молодые ребята могли наслаждаться полученной в обмен на риск свободой, но с возрастом искристое вино наслаждения скисало и превращалось в уксус, а Патрик был уже сильно немолод. Как и он сам, – Карл без фамилии, Гюнтер без лица, Ян без единой родной души на всем белом свете.

Впрочем, не всегда было так, чтобы ни одной родной души. Вчера, например, – неужто это было только вчера? – у него была Клара, готовая жертвовать жизнью ради него. Но сегодня ее уже нет и завтра тоже не будет, и вообще неясно, была ли она вчера. Тем более, что сегодня ему нужна вовсе не Клара, а Инге, девочка-стюардесса, принцесса из замка. Найдет ли он эту девочку? Он, кажется, забыл, что она уже не девочка, что ей давно перевалило за тридцать, и неизвестно, как она жила все эти годы, кого встречала, кого любила.

Разузнать о ней ему удалось немного. Все его проверки и уточнения были хлипкие и опасные. Он знал, что за ним всегда следят и никогда не доверяют. Не потому, что он чем-то вызвал недоверие своих хозяев, – вовсе нет, они просто понятия не имели о том, что такое доверие. Вот и приходилось каждый шаг свой соразмерять с неотступно следующим за ним подозрительным взглядом. Его телефонные разговоры прослушивались, его корреспонденция регулярно прочитывалась чужими глазами. Сведения о жизни Инге он собирал урывками, пользуясь привилегиями, дарованными ему в связи с подготовкой к роли профессора Войтека – ему на короткий срок открыли доступ к европейской справочной литературе. Собрал он чистый мизер: узнал, что Инге все еще числится в телефонной книге под фамилией Губертус, а Отто Губертус из книги выбыл, понятно куда.

И еще одну крупинку информации, крохотную, но бесценную, он добыл в библиотеке, дерзко нарушив главную заповедь поведения секретного агента на вражеской территории. На глазах у всех он вошел в телефонную будку и набрал номер Инге. Хоть он был обучен набирать любой номер так, что снаружи этот номер невозможно было засечь, он все равно рисковал жизнью в случае, если его боссы прослушивали даже английские автоматы. Правда, услышав голос Инге, он, не отзываясь на ее встревоженное «Алло!», тут же положил трубку, однако успел все же услышать, как она спросила еще тревожней: «Это ты, Ури?» Он вовсе не собирался с ней разговаривать, хоть и не прочь был бы узнать, чем она так встревожена и кто такой этот Ури, – или кто такая эта Ури? – по непривычному имени трудно было определить, женское оно или мужское. Карл решил выяснить это позже, при встрече, а пока ему только нужно было убедиться, что она по-прежнему живет в замке и сама отвечает на телефонные звонки.

И вот с этим скудным запасом сведений он, искусно избегая людных дорог, трясся на чужой неоседланной лошадке, чтобы поскорее очутиться у Инге, зная о ней только то, что ее отца уже нет в живых, а сама она по-прежнему живет в замке, носит девичью фамилию и отвечает на телефонные звонки. Теперь было уже не важно, опрометчиво он поступает или нет, потому что из этой точки все равно не было пути назад. Что ж, будь что будет, раз он еще не разучился играть с огнем и его все еще возбуждает головокружительный привкус опасности.