Наверное, я действительно сумасшедший.

Но больше всего пугали новости. Никогда ранее я не проводил столько времени в интернете, а сейчас читал с полуночи до утра, с болезненным любопытством: статьи, репортажи, очерки, комментарии и интервью — все, что писали про Инквизитора. Знаете, когда я начинал работу над книгой, то думал, конечно, о том, как ко мне придет популярность — все авторы об этом мечтают, без исключений, кто-то больше, а кто-то меньше, но все. Конечно, на массовый отклик я не рассчитывал — тема не та — но представлял, как читаю рецензии, отвечаю на письма, дискутирую с оппонентами. Обратная связь в творчестве очень важна: люди должны оценить то, что ты сделал, понять, осознать, отторгнуть или принять, но главное — не остаться равнодушными к книге. Как вы знаете, несколько позже мое творчество приобрело чуть более экстравагантные формы. Ведь для чего-то я рисовал слово «ВЕДЬМА», рискуя умножить улики; кому-то я говорил, что сделал работу властей. Дело было не только в желании истребить засевшую в городе заразу; я надеялся, что хоть кто-то поймет: дело в мире, который сейчас стал таким, что стало возможным ее появление. И вот популярность пришла, но в чудовищном, жутком обличии. Меня заметили и оценили — но как! Тысячи обсуждали то, что я сделал, но никто не интересовался, зачем. В статьях и заметках вполне адекватные, уважаемые и состоявшиеся люди бессовестно лгали, ссылаясь на собственные источники информации, и рядили меня то в безумного радикала, то в агента спецслужб; то проклинали — но не за то, что я действительно сделал, а как символ чуждой идеи; то поддерживали — но так, что лучше бы проклинали. Но совершеннейшая вакханалия творилась в комментариях под статьями и обсуждениями. Я насчитал почти сотню людей, утверждавших, что знают меня лично, больше трех сотен тех, кто знают того, кто меня знает; и тысячи авторитетно заявлявших, что располагают совершенно точной информацией о том, кто я такой. Это было еще полбеды; люди строят версии, что ж тут такого, если немного приврут. Но большинство интересовалось не моей личностью, и уж точно не расшифровкой моего отчаянного послания. С плохо скрываемым удовольствием собеседники обсуждали раны на жертвах, смерть от ожогов, разглагольствовали о сексуальном насилии, пользуясь с тем, что на эту тему официальное следствие деликатно не распространялось; и главное — ждали от меня продолжения. В дискуссиях о пытках и казнях, к которым прилагались во множестве фотографии и рисунки, я различал пожелания публики к тому, что неплохо бы сделать еще: «железная дева», «испанский сапог», раскаленная кочерга во влагалище, разрывающие анус шипастые конусы, тиски, зажимающие череп так, чтобы треснули кости и вывалились глаза из глазниц. В антракте между убийствами публика рассуждала о том, как еще можно сжечь живьем человека: надеть автомобильные покрышки на тело, засунуть в железную бочку, подвесить на крюк над костром. Да, нам понравилось, как ты управляешься с молотком и бензином, но давай уже что-нибудь поинтересней! Я чувствовал себя клоуном, кровавым аниматором, развлекающим праздных плебеев, и различал в гуле невидимых голосов подбадривающие, нетерпеливые крики: когда уже следующее убийство, что ты тянешь, скорее!

Хотите еще? Будет вам еще, не сомневайтесь.

Белладонна скончалась, не сказав мне ни слова. Содержимое собственного желудка запечатало ее уста надежной печатью молчания. Но у меня был ее смартфон, а это сейчас почти то же самое, что располагать содержимым чьей-нибудь головы. Иногда в него умещается и вся личность, так что уже непонятно, что первично: владелец гаджета или собственно гаджет, использующий двуногий биологический объект для своевременной подзарядки.

Я понимал, что полиция обязательно будет отслеживать пропавший телефон Белладонны. Сколько времени могло пройти с момента, как я включу его, и до того, как мне скрутят руки подоспевшие полицейские? Я не знал. Ясно было, что дома этого делать ни в коем случае нельзя, а еще — что лучше двигаться, чем стоять на месте. Первое, что пришло в голову — спуститься в метро, но меня пугало изобилие видеокамер, которые, в отличие от уличных или тех, что время от времени попадались на трассах, уж точно работают. Ходить пешком? Я уже слишком стар, чтобы одновременно передвигаться по улицам и копаться в смартфоне, как делает современная молодежь. Такие навыки приобретаются в ходе мутации, которой я не подвергся. Значит, наземный транспорт, желательно, не общественный и не городское такси.

В понедельник я ушел с работы пораньше, чтобы управиться до вечерних пробок. На Московском проспекте поймал какой-то потрепанный драндулет с выходцем из братской республики за рулем. Его познаний русского языка хватило, чтобы понять: нужно ехать по прямой, чуть притормаживая у каждой из станций метро. Я понятия не имел, как работают технические службы, отвечающие за отслеживание сотовых телефонов, но надеялся, что такой маршрут немного запутает полицейских: пусть думают, что я еду в поезде метрополитена. Молясь, чтобы Белладонна не забыла пополнить счет своего мобильника и не имела привычки выходить каждый раз из Социальной сети так, что потом заново нужно вводить пароль, я включил смартфон. С заставки на меня уставился жизнерадостный кот. Удача! В ответ на нажатие сине-белой иконки мне открылась личная страница: слащавая картинка на аватаре, имя с фамилией — Дарина Ткачева. Приятно познакомиться.

Я начал быстро просматривать сообщения. Искомое обнаружилось почти сразу, в диалогах с некоей «Жанной Огненной Лисой», рыжекудрой немолодой особой с худым, неприятным лицом. Насколько явствовало из переписки, означенная Жанна совмещала в себе две ипостаси: была хозяйкой борделей «Фифа», где ударно трудилась Белладонна, и ведьмой того ковена, который, благодаря моим скромным усилиям, уже поредел чуть менее, чем наполовину. Первое было понятно из пересыпанных «смайликами» — этими новаторскими знаками препинания — просьб об отгулах, сообщений по поводу рабочего графика и собеседований для кандидатов, которые Жанна проводила лично; второе — из тревожного обсуждения судьбы Шанель, Стефании и Лилит. Я прочитал почти всю переписку, но не увидел более ничего, что помогло бы выйти на остальных. Мой водитель тем временем довез меня до Сенной площади. «Дальше куда едешь?». Я объяснил: до Невского, а потом назад, тем же маршрутом. У меня уже было достаточно сведений для того, чтобы планировать свои следующие действия: имя, фотография, род деятельности и место работы — целое досье, но я был окрылен успехом и не хотел останавливаться на достигнутом. Увы, дальнейшее изучение виртуальной жизни Дарины Ткачевой, в определенных кругах известной, как Белладонна, ничего нового мне не открыло: какие-то подружки из Питера и родного поволжского города, соседка по съемной квартире, фотографии с вечеринок; только в списке скрытых от постороннего глаза «друзей» я увидел страницу Оксаны, всю сплошь покрытую траурными стенаниями, соболезнованиями и изображениями горящих свечей в черных рамках.

Телефон я оставил на автобусной остановке. Вылез из машины, сел на лавочку, ощущая себя под прицелом — взглядов, уличных камер, пролетающих спутников — достал телефон, аккуратно протер салфеточкой для очков, потом положил на скамейку и быстро спустился в метро. Мне хотелось избавиться от смартфона как можно скорее, а еще я был уверен, что долго он на остановке не пролежит: кто-нибудь непременно стащит, вещь дорогая, и если оперативники успели засечь телефон по сигналу, то время, которое понадобится для погони за новым обладателем гаджета, даст мне немного форы, чтобы подальше уйти.