для иностранцев, роскошно и здраво оформленным в соответствии с европейскими принципами, и полумодернизированным (в лучшем случае) "родным городом", который считался отсталым;

▪ фрагментированное городское общество с жестким разделением по расовому признаку и вытеснением местных уроженцев на низкооплачиваемую и зависимую работу в сфере обслуживания; и

▪ ориентация на открытие, перестройку и эксплуатацию внутренних районов в соответствии с иностранными интересами и требованиями международных рынков.

Преимущество такого перечня отличительных черт состоит в том, что он позволяет избежать поспешных ярлыков: колониальный город нельзя определить только с точки зрения его архитектуры или экономической функции. С другой стороны, в этом списке смешиваются, например, форма и функция, а сумма характеристик дает настолько узкое определение, что в реальном мире лишь немногие случаи могут ему соответствовать. Например, Ханой был немаловажен в экономическом плане, но он не был ни портовым городом, ни типичным колониальным "вакуумным насосом" для добычи ресурсов. Его функции могут быть адекватно описаны только в контексте городской системы, которая в случае Индокитая должна была бы включать и город-порт Хайфон, и южный мегаполис Сайгон, и Гонконг, и Батавию, и, в конце концов, Марсель или Нант.

Как идеальный тип, "колониальный город" может помочь сфокусировать наблюдаемую реальность и выявить ее отличительные черты, но при этом он заранее исключает ряд моментов. Если понимать колониальный город как место постоянного контакта различных культур, то все крупные мультикультурные порты имели колониальный элемент, независимо от того, находились они в колониях или нет: Лондон, Новый Орлеан, Стамбул, Шанхай. Все они имели плюралистическую социальную структуру. Поэтому одна эта характеристика не может быть достаточно конкретной. Если же понимать "колониальный город" исключительно политически, то есть определяющим критерием является недееспособность местной элиты под воздействием насаждаемого извне самодержавного правящего аппарата, то Варшава (как часть царской империи) будет отвечать этому условию. В конце XIX века город, которому не позволили стать столицей польского национального государства, имел постоянный гарнизон из 40 тыс. русских солдат. Над населением возвышалась устрашающая цитадель, улицы патрулировали казаки, а высшая власть принадлежала русскому полицейскому начальнику, подчинявшемуся непосредственно Москве. Для сравнения: в "нормальном" европейском мегаполисе, таком как Вена, регулярный гарнизон составлял 15 тыс. военнослужащих, в основном местного происхождения.

Многие характеристики колониального города должны определяться динамически, а не в "бинарной" системе присутствия и отсутствия. Некоторые историки особенно склонны выявлять строгую сегрегацию или "городской апартеид", в то время как другие более остро видят "гибридность" и восхищаются "космополитизмом" многих крупных колониальных городов. Но между ними существует множество различных градаций. Социальный состав колониальных городов отличался оттенками, переходами, наложениями на фоне дихотомии между колонизаторами и колонизируемыми, которая в принципе действовала, но не реализовывалась в каждой сфере жизни. Социальные и этнические иерархии сложным образом накладывались друг на друга. Даже на пике расистского мышления солидарность по цвету кожи и национальности далеко не во всех случаях отменяла солидарность классовую. Богатые индийские купцы или малайские аристократы, как правило, не допускались в британские клубы в крупных колониальных городах, впрочем, как и "бедные белые". В случае сомнения, социальная дистанция между британским чиновником на индийской гражданской службе и белым заключенным работных домов в Индии была больше, чем этническая дистанция между тем же чиновником и преуспевающим, хорошо образованным индийским юристом - если только отношения не были омрачены политикой (как это стало происходить после Первой мировой войны). Типичное общество "колониального города" не было организовано просто в соответствии с двухклассовой или двухрасовой стратификацией.

 

Сегрегация

Легко выявить пространственный дуализм между привилегированным районом для иностранцев, хорошо защищенным и зачастую более благоприятным в климатическом отношении, и районами города, населенными местными жителями. Однако эта бинарная оппозиция также является модельной конструкцией. Властные отношения и социальное расслоение не всегда находили отражение в жестком делении городской планировки. И даже когда это происходило, зависимость европейских колонистов от команд местных домохозяев препятствовала резкому разделению районов проживания людей. Колонизаторы редко оставались наедине с собой. В повседневной жизни они выступали на полуофициальной сцене, перед коренным населением, которое присматривалось к ним. Сегрегация жилья не всегда влекла за собой однозначные отношения подчинения и подчиненности. В Казани на Волге, например, были русский и татарский районы, хотя условия проживания в них нельзя без оговорок назвать колониальными. В очень крупных городах, по крайней мере, в Азии, с раннего нового времени терпимо относились к особым общинам меньшинств; часто они располагались в одной части города, как, например, в Стамбуле, где в 1886 г. постоянно проживало не менее 130 тыс. немусульман. Также многие города Южной и Юго-Восточной Азии представляли европейцам картину сосуществования в рамках интегрированных сообществ, в основном, хотя и не всегда, мирную. Они, как и города Османской империи, были "многолюдными" (villes plurielles), где религия и язык были важнейшими критериями сортировки. Европейский колониализм накладывал такие мозаичные структуры, фактически не стирая их.

Сегрегация вовсе не вытекала из некой "сущности" колониального города, она имела свою историю. В Дели, завоеванном англичанами в 1803 г., до индийского мятежа 1857/58 гг. не было специального британского района. Лорд Пальмерстон и многие другие тогда призывали сровнять город с землей в наказание, но, несмотря на значительные разрушения (например, Красного форта могольских императоров), до этого дело не дошло. После ужасов 1857 года многие британцы хотели жить подальше от "родного города". Однако индийское землевладение в новом районе для иностранцев по-прежнему было разрешено, а полиция так и не смогла гарантировать полную безопасность колониальных "хозяев" от индийских грабителей. Многие англичане снимали жилье у индейцев в "своем" районе, продолжая работать (и развлекаться) в старом городе. После эпидемии чумы в 1903 году преимущества загородного домостроения были доказаны, и все больше индийских землевладельцев переселялись в "гражданские линии" (так назывался британский район). Однако в Бомбее ядром городской застройки стала крепость-"фабрика" Ост-Индской компании, к которой только в начале XIX века был присоединен "туземный город". Позднее появились садовые пригороды как третий элемент для обеспеченных европейцев.

Что, собственно, отличает колониальную сегрегацию в городе от других видов пространственного разделения? В европейских городах существовали (и существуют) микроучастки сегрегации, иногда от одной улицы до другой или по вертикали в пределах одного многоквартирного дома (буржуа на bel étage, а обедневший писатель на чердаке). Сегрегация, в свободном понимании, - широко распространенное явление, элементарная форма социальной дифференциации, проявляющаяся по-разному. Под "колониальным" здесь может пониматься не более чем городской апартеид по этническому признаку, осуществляемый правящим аппаратом режима, состоящим из иностранцев, составляющих меньшинство. Однако таких примеров немного. Некоторые из самых жестких сегрегационных практик, известных в современной истории, были совершенно лишены этнического подтекста: