— Мы уже прочитали, — прошептала я, отдавая им завернутый журнал. — Это подарок Судьбы для вас… Она обещала, что это случится очень и очень скоро…

— Но ведь… — заметил Раэль немного растерянно, разворачивая сверток.

— Не спорьте с Судьбой, — ответила я, глядя, как растерянность на их лицах сменяется невероятной надеждой и счастьем.

Света просто задыхалась от радости, бросая взгляд на любимого. Она бережно взяла журнал, словно ребенка, целуя его обложку. Эльф смотрел на меня странным взглядом.

— Любовь, Смерть, Судьба… Для меня вы все были просто статуями… — ответил он, с нежностью глядя на пузатую маму с обложки, а потом поцеловал меня в лоб. — Спасибо, доченька…

* * *

Да, Судьба не соврала. Это я поняла, когда соленые огурчики стали подмигивать мне из тарелки, примагничивая мою вилку и требуя, чтобы я окунула их в варенье. Теперь кухня для «беременных» стала общественной, а мясо, щедро политое сгущенкой, вызывало у меня гастрономический экстаз. За гобеленом появился мой личный меловой карьер в виде цветочного узора, который я частично отковыряла и съела. Другой мел, который приносили, мне был неинтересен. Но пока никто не видит, спрятавшись за шторкой, я объедала архитектурное излишество, постанывая от удовольствия. Еще бы! Сама добыла, сама съела!

Меня опекали, заботились, переживали за меня. Я и сама волновалась. Сильно. В самый ответственный момент я допустила ошибку, согласившись на помощь и поддержку любимого. Судя по его выражению лица, по тому, как он меня держит и утешает, рожала не я, а он. В тот момент, когда ему дали на руки ребенка, Смерть смотрел на младенца странным взглядом, чтобы произнести самые странные и, как мне тогда показалось, страшные слова:

— Ты причинил моей душечке столько боли… Зачем же ты так с ней? А если я тебя за это съем?

После этого я нервничала, когда он подходил к ребенку. Наши отношения не изменились, но в тот момент, когда я видела их рядом, у меня сердце сжималось… Иери это понимал и старался не приближаться к малышу. Этот иррациональный страх, смешанный с любовью к ним обоим, изводил, нервировал и пугал меня… Я утешала себя только тем, что он не причинит зла нашему ребенку. Но смотреть, как Смерть склонился над колыбелью, было невыносимо для материнского сердца. Необъяснимо и невыносимо. На каком-то подсознательно-первобытном уровне.

Однажды я проснулась среди ночи, глядя на спящее рядом тело любимого. Я случайно узнала, что в тот момент, когда тело спит, душа любимого где-то кушает… Ему не нужно присутствовать возле каждого умирающего, точно так же, как и мне не нужно стоять над душой каждой влюбленной пары, но меня немного смущали ночные перекусы. Да, какая-то часть его оставалась в теле, но другая часть рыскала в ночи в поисках добычи. Теперь он мог «кушать», только когда спит. Я уже давно знала, что по ночам, мой любимый отправляется по своим делам, чтобы утром нежно поцеловать меня и таинственно промолчать о своих ночных похождениях. Было очень интересно наблюдать за тем, как меняется выражение его лица во сне. Только так можно было пролить свет на тайну ночных прогулок.

Иери улыбался во сне, обняв подушку, а я тревожно осматривалась по сторонам. В соседней комнате раздался детский лепет. Я осторожно слезла с кровати, прокралась по коридору, заглядывая в приоткрытую дверь детской. То, что я увидела, повергло меня в ужас… Черная тень протягивает руки к колыбели…

— А кого я сейчас съем? А? — прошептал любимый голос. Малыш восторженно засмеялся, протягивая ручки к черным когтистым лапам, которые бережно вынули его из гербовых пеленок. — А ведь я тебя скушаю! Ам!

Наследник престола был в восторге, пытаясь что-то лопотать, пока его целовали в висок, баюкая на руках. Я чувствовала, как у меня к горлу подступил ком.

— Тише-тише, мой маленький, маму не разбуди… Она очень волнуется, когда я к тебе подхожу… Да, волнуется… Это все потому, что ей было очень больно, когда ты появился на свет, — слышала я голос, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть это странное наваждение. — Давай мы с тобой договоримся, что это последняя боль, которую ты ей причинил? Давай? Так, ты у нас не промок? Нет, сухой… Не голоден? Если я снова узнаю, что ты мокрый и голодный, а служанка тем временем спит, то мы ее съедим… Да? Съедим! Ну все, мой маленький, я пойду к маме. А то она проснется и снова будет нервничать… Да, мама за тебя переживает… Сильно переживает… Ну все, завтра ночью я к тебе приду! Не надо плакать! Маму разбудишь…

Черная тень зависла над детской кроваткой, нежно поглаживая коготком пухлую улыбающуюся щечку с аппетитной ямочкой.

— Думаю, что маме нужно немного времени… — заметил Иери, играя с малышом.

Я сидела и тихо-тихо плакала, прикрывая рот ладошкой.

— Душа моя, мы тебя разбудили? — раздался голос, и я поняла, что всхлипывала слишком громко. — Почему ты плачешь? Почему душа моя плачет? А?

Ребенок, увидев, что я плачу, тоже заплакал, протягивая ко мне руки. Черная тень растворилась в темноте, а через мгновение дверь открылась и раздался любимый голос.

— Ну вот, теперь мне придется утешать мои любимые души, — нас обняли и стали успокаивать. И мы тоже обняли и начали успокаиваться.

* * *

Наступила весна. На ковре расположилось агентство полного цикла по разборке и сборке часов. Один, деловито сопя, разбирал часы, игнорируя конструкторы, игрушки и мозаику. Второй учил собирать. Моя мужская часть семьи была занята настолько, насколько можно было занять двух очаровательных мужчин с явными техническими наклонностями.

Услышав странное чириканье, я отдернула штору и из любопытства выглянула в окно. На большой ветке я увидела двух одинаковых птичек, которые собирались вить гнездо прямо напротив нашего окна. Они скакали, играли, миловались, радостно щебеча. А чуть дальше, на соседней ветке, сидела точно такая же птичка, нахохлившись и обиженно чирикая, глядя на чужую любовь. И пока птички собирали стройматериалы для будущего дома, тот, третий лишний, сидел и возмущался на своем, птичьем языке, с завистью посматривая на влюбленную пару.

— Принц, — почему-то произнесла я, вспомнив, кого мне напоминает этот рассерженный представитель семейства пернатых. Птичка склонила голову, посмотрела на меня черным глазиком, а потом отлетела подальше, затаившись среди ветвей.

Когда я взглянула в окно еще раз, «лишней» птички уже не было.

Полярный лис ушел незаметно, даже не попрощавшись. Исчез, и все. Наверное, он отправился к тем, кому он нужнее, может быть, к какой-то неведомой Кате, чью историю я однажды краем уха слышала в магазине, а может быть, к кому-нибудь другому. Но я искренне надеюсь, что для кого-то он станет той самой силой-предупреждением, которая поможет рискнуть один раз, чтобы изменить жизнь к лучшему. Не всякому удается разглядеть в полярном лисе ту самую заветную, яркую Полярную звезду, которая способна осветить не самый легкий путь к счастью.