из чайника на буржуйке, сделанной из железной бочки. Дневальная Марина споро раскладывала по мискам перловку с тушёнкой, и скоро в землянке слышались только стук ложек и вялые переговоры, потому что от усталости язык не ворочался. Капитолина подсела рядом:

— Посмотрела на буржуйку и вспомнила, как папа подарил мне игрушечную буржуйку.

— Я тебе завидовала, пока он мне тоже такую не сделал, — призналась Настя, вычищая тарелку кусочком хлеба. — А ведь папа где-то здесь неподалёку. В письме он намекал на Колпино, а мы всего в пятидесяти километрах оттуда.

— Пятьдесят километров! — вздохнула Капитолина. — Представляешь, сколько мин на каждом километре, и все на нашу голову. Наверное, мне ещё сто лет после войны будут сниться мины и запалы. Но я согласна работать сутками без перерыва, если в конце пути нас ждут папа, мама, мой Тихон и твой Илья.

— Какие мы всё-таки, счастливые, что вместе, даже если бываем порознь, правда, Капа?

Договаривала Настя уже в полусне, мимолётно почувствовав, как Капитолина вынула у неё из рук пустую миску, но почти сразу в землянку ворвалась посыльная Маша — курносая девчушка с косичками под пилоткой, и дурным голосом прокричала:

— Сабурову с собакой к командиру батальона.

— Не ори так, — пробурчал кто-то из девушек, — дай поспать.

— А я контуженная. У меня ухи заложены! — проорала посыльная ещё громче и умчалась.

«Сабурову к командиру», — вяло подумала Настя и вскочила: так это же я Сабурова!

Оказалось, что она забыла снять один сапог. Она быстро обулась и побежала к вольерам с собаками, вынесенными в глубь прифронтовой полосы в крепкий сарай, чудом уцелевший под взрывами. Бром приветствовал её радостным тявканьем. Ему любая прогулка только в радость.

— Товарищ майор, рядовая Сабурова по вашему приказанию прибыла!

Комбат оторвал глаза от карты, исчерченной красно-синими метками, и тяжело закашлялся, потом махнул рукой, мол, погоди, я сейчас. Он с трудом отдышался:

— Никак болезнь проклятущая не отпускает, а лечиться некогда, сама понимаешь. — Рукавом гимнастёрки он вытер выступившие слёзы. — В общем, соседнее соединение просит прислать минёра на всякий случай проверить один дом, он в деревне единственный остался. Ехать недалеко, двенадцать километров от переднего края. Ждут высокое командование, — комбат воздел палец к потолку, — поэтому надо, чтобы обошлось без сюрпризов. Дел вам с Бромом максимум на час. Знаю, что устала, но выбора нет.

— Есть проверить дом, товарищ майор! — сказала Настя.

Он поднял на неё глаза с красными прожилками от усталости:

— Иди найди моего ординарца, он посадит тебя на полуторку, что идёт к месту назначения. Потом доложишь о выполнении.

Пожилой шофёр курил, прислонясь к борту полуторки. При виде собаки он опасливо моргнул и посмотрел на ординарца:

— Это и есть тот важный груз?

— Так точно, — подтвердил ординарец Лёша Шахматов, — приказано доставить в целости и сохранности.

— Так-то оно так, — шофёр с протяжным вздохом загасил самокрутку о колесо машины и прищурился, — но есть там одно опасное местечко, наподобие бутылочного горлышка. Немец его давно пристрелял — постараюсь проскочить! Эх, где наша не пропадала! Но собачку в кабину не возьму, и не просите.

— Мы в кузове поедем, — сказала Настя. — Нам не привыкать.

— Вот и хорошо, вот и договорились, — обрадовался шофёр, — а то боюсь я всяких зубастых-хвостастых. Поди знай, что у них на уме.

«Есть картина “Дама с горностаем” Леонардо да Винчи, есть томные дамы Маргариты Джерард, ученицы Фрагонара с котиками и собаками, есть “Всадница” Брюллова, есть умилительные пасторали Эмиля Мюнье с детьми и животными, а когда-нибудь какой-нибудь художник напишет картину “Девушка с собакой и щупом”, — подумала Настя, забираясь на откинутый борт грузовика. — Или нет, лучше не картину, а памятник всем тем девчатам, что спасли тысячи жизней, но сами уже никогда не станут взрослыми женщинами и никогда не состарятся».

В кузове она села на кучу из скомканного брезента, ткнулась головой в тёплый собачий бок, пахнущий мокрой шерстью, и немедленно заснула.

* * *

Настя проснулась в момент взрыва, когда машину резко подбросило вверх и кузов стал крениться набок. Сосны, ели, голый кустарник вдоль дороги вздрогнули и закачались, перемешиваясь с дымом и гарью. Инстинктивно она схватилась за борт и стала скользить вниз, путаясь ногами в брезенте. Рядом взвизгнул и замолк короткий собачий лай.

Вторым взрывом её выбросило из кузова в придорожную канаву с подтаявшей грязью и остатками снега. Весеннее месиво смягчило удар о землю, но всё-таки удар по спине был такой силы, что она на какой-то миг потеряла сознание, ухнув в пропасть, где было спокойно и мягко, но потом снова вынырнула в действительность с запахом динамита и горящей солярки.

Сквозь кровавую пелену на глазах Настя увидела полыхающую полуторку, развернутую поперёк дороги. Следующий снаряд грохнул в лесу, как ножом срезав верхушку высокой сосны. С трудом приподнявшись на колени, она нашарила автомат и стала карабкаться на дорогу к машине, чтобы помочь шофёру. Тело казалось тяжёлым и чужим, а голова заполненной зудящим писком на высокой ноте. Неподалёку от грузовика окровавленным комком лежал Бром.

— Бром, Бромушка, ты жив?

От лёгкого прикосновения руки веки пса слабо затрепетали. Живой!

— Сейчас, сейчас, родной! Погоди, не умирай!

Нетвёрдыми ногами она добралась до машины, убедиться, что шофёру уже ничем не поможешь, и вернулась обратно. Почуяв хозяйку, Бром попытался приподняться, но снова упал. Настя вытащила из кармана скатку бинта, с которой никогда не расставалась, и туго перебинтовала собачий бок. С набухших водой рукавов ватника на собачью шерсть струйками стекала грязь.

Голова по-прежнему кружилась, но мало-помалу она приходила в себя, начиная более чётко видеть контур ближнего леса и белую гряду облаков посреди ясно-синего неба над соснами. Самым страшным было непонимание, в какую сторону идти к своим. Вперёд? Назад? Вполне может быть, что большая часть дороги осталась позади, и в паре километров отсюда позиции наших. А может, расположение немцев. Настя заметила, что в канаве, куда её выбросило, темнеет кусок брезента из кузова. Бром тихонько заскулил, и звуки его голоса подтолкнули её к действию. Черпая голенищами сапог болотную жижу, она снова соскользнула вниз за брезентом, чтобы положить на него Брома. На руках тяжёлую собаку не снести — только волоком.

Упираясь пятками в землю, она потащила волокушу с Бромом по колее, накатанной колёсами полуторки. Через каждые несколько метров приходилось останавливаться и отдуваться. Несмотря на то что холодный ветер насквозь прохватывал мокрую одежду, Настю то и дело бросало в жар и тогда перед глазами начинали маячить мелкие чёрные точки, которые то расплывались, то, наоборот, приобретали невероятную чёткость и цветность. Когда