class="p1">«Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но всё же ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло бы показаться издали», – написал Сталин.

Лишним здесь было только слово «издали».

Издали от Вёшенской находился он – всевидящий кремлёвский обитатель. Последний, впрочем, из числа властителей того века, вступавших в содержательную переписку с писателями и звонивших посреди ночи поэтам.

* * *

10 мая по сталинскому приказу во главе московской партийной комиссии на Дон прибудет крупнейший чиновник, член Президиума ЦКК ВКП(б), член Партколлегии ЦКК ВКП(б) и коллегии наркомата Рабоче-крестьянской инспекции Матвей Фёдорович Шкирятов – человек с широко поставленными глазами инквизитора, секирно изогнутыми бровями, тонкогубый и всегда, казалось, то ли саркастично удивлённый, то ли чем-то брезгующий. На работу в ЦК РКП(б) он пришёл в 1921 году и тут же возглавил комиссию ЦК по проверке и чистке рядов партии.

Шкирятов находился в Вёшенском районе десять дней. Шолохов несколько раз сопровождал его в поездках. Но встречались со Шкирятовым и остальные фигуранты запущенного Шолоховым разбирательства: Овчинников и компания. Насколько было возможно, они подготовились к приезду комиссии.

Виноватый для немедленного наказания был предоставлен. 20 мая ростовская газета «Молот» опубликовала новость: «За исключительное головотяпство и бюрократический произвол, допущенный пом. районного прокурора Вёшенского района Балановым В. П., выразившиеся в аресте и содержании под стражей в период разгара сева в течение 9 дней без всяких оснований 53 колхозников Лебяженского колхоза, в числе которых оказались лучшие ударники колхозных полей, премированные за систематическое перевыполнение норм сева, – снять Баланова В. П. с должности пом. районного прокурора и объявить ему строгий выговор. Считать нецелесообразным использование впредь Баланова на работе в органах юстиции».

Арест 53 ударников – это беда, но, – думал Шолохов, – замёрзшие и умершие с голода люди, – кто ответит за них?

Баланов, лишившийся права трудиться в юстиции – это и есть воздание?

Не слишком ли гуманна партия?

Луговой, впрочем, сообщал в своих мемуарах другие подробности: «Приехав в район, Матвей Фёдорович выпустил из дома заключения всех арестованных и осуждённых, распорядился об освобождении даже приговорённых к расстрелу и находившихся в тюрьмах в Миллерово, Новочеркасске и других городах. Шкирятов потребовал восстановить исключённых из колхозов, вернуть выгнанным колхозникам их законные права. Комиссия дала указание пересмотреть все дела исключённых из партии коммунистов и восстановить в партии невиновных…»

По возвращении в Москву 28 мая Шкирятов доложил Сталину: «Результаты расследования перегибов в Вёшенском районе полностью подтвердили правильность письма тов. Шолохова». Сталин мог бы наказать виновных одним кивком головы, но, кажется, хотел, чтоб Шолохов сумел оценить его въедливость и справедливость. 2 июля всех вызвали в Москву: Шолохова и Плоткина, Овчинникова и Зимина, а также фигурировавшего в шолоховских письмах командира агитколонны Пашинского – того самого затейника, что принуждал колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, пшеницей и керосином.

Шолохов увидел в Кремле другую, изменившуюся с прошлогоднего визита обстановку. По указанию Сталина в здании впервые сделали перепланировку, изменили интерьеры: стены обшили дубовыми панелями с вставками из карельской берёзы, установили такие же дубовые двери.

Сидели теперь все вместе в сталинской приёмной. Пахло чистотой, деревом. И хорошим табаком из-за дверей сталинского кабинета.

В 12.45 в сталинский кабинет зашёл Молотов. Спустя 15 минут – Каганович. Ещё 45 минут спустя, в 13.45, – Шкирятов. В 14.40 на 10 минут позвали Або Плоткина.

Шолохов остался, если не считать секретаря, наедине с Овчинниковым, Зиминым и Пашинским. Кажется, воздух подрагивал от сильнейших эмоций: трое ненавидели одного – он презирал их.

В 14.50 вызвали оставшихся. Обстановка в сталинском кабинете осталась прежней. На столе не было ничего лишнего: телефон, ручка, чернильница, графин с водой, пепельница.

С Овчинникова и Зимина лился пот, будто в бане.

Шкирятов начал рассказывать о результатах проверки. Сталин, Молотов, Каганович – слушали. Вскоре зашёл Ворошилов и молча уселся за стол.

К 17.00 закончили. Разговор длился 2 часа 10 минут.

На 4 июля назначили подведение итогов.

Шолохов ходил к Васе Кудашёву, всё ему рассказал.

Спал нервно.

4-го с 17.30 до 19 Сталин беседовал со Шкирятовым и Молотовым. В начале разговора присутствовал Каганович, но потом ушёл. В 19 вызвали в кабинет Зимина, Овчинникова, Плоткина, Шолохова. Проговорили ещё 55 минут. Итогом стало постановление ЦК, в котором говорилось:

«Заслушав сообщение т. Шкирятова о перегибах в Вёшенском районе в связи с хлебозаготовками и опросив т. Зимина (второй секретарь крайкома), Овчинникова (уполномоченный крайкома в Вёшенском районе), Плоткина (районный работник) и Шолохова (свидетель), ЦК ВКП(б) находит, что главная ответственность за перегибы, а именно, за массовое изгнание колхозников из домов и запрещение другим колхозникам приютить на ночь изгнанных на улицу колхозников падает на крайком, который не принял своевременно мер для прекращения, не говоря уже о предупреждении этих перегибов, и прежде всего, на второго секретаря крайкома т. Зимина, который, приехав в Вёшенский район и ознакомившись с творившимися там безобразиями, не только не обуздал т. Овчинникова, а наоборот, стал их накручивать и подстёгивать в духе дальнейшего проведения перегибов. ЦК считает, что совершенно правильная и абсолютно необходимая политика нажима на саботирующих хлебозаготовки колхозников была искривлена и скомпрометирована в Вёшенском районе благодаря отсутствию достаточного контроля со стороны крайкома.

ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Указать крайкому на недостаточный контроль над действиями своих представителей и уполномоченных.

2. Снять т. Зимина с поста второго секретаря крайкома и направить его в распоряжение ЦК ВКП(б).

3. Объявить строгий выговор т. Овчинникову, снять его с поста секретаря Ростовского горкома и воспретить ему на год работу в деревне.

4. Объявить строгий выговор с предупреждением т. Плоткину и Пашинскому и воспретить им работу в Вёшенском районе».

Это было шолоховской победой. Но наказание всё равно оказалось несоразмерно мягким.

Почему так вышло?

В ходе проверки Шкирятов опросил 185 задержанных в ходе действий Овчинникова, Зимина и всей их группы. Ни один из 185 не признал факта насилия по отношению к ним. Оказалось, что из этих 185–153 служили в белогвардейских частях. Колхозницы Архиповского колхоза Фомина и Краснова не признали, что их раздевали догола и заставляли бежать к хутору в таком виде. В Ващаевском колхозе у колхозниц спросили: обливали ли им подолы юбок керосином, зажигая после этого, – они ответили, что ничего про такое не знают. А то, что люди замерзали, – об этом Овчинников, Зимин и Пашинский приказов не давали.

Тем не менее отстранённых от работы и опозоренных, этих людей намертво объединило желание отомстить виновнику их поражения.

Глава крайкома Шеболдаев был обескуражен и взбешён: с подачи Шолохова ему поставили на вид «недостаточный контроль». Что он о себе возомнил, этот писатель?

* * *

К окончанию весны 1933 года отдельным