– Добавки вредные?

– Какая разница! Об этом говорить не стоит. Любая добавка вредна, конечно, но ведь мы же не запрещаем крепленые портвейны к продаже? В целом говорим, повторяю, о стеклоочистителе, как таковом. Договорились?

Договорились, кажется, о пятистах долларах. Из них мне достались сто.

Расплата была жестока. Буквально через неделю после публикации на эту проклятую сотню я запил по-черному. С мордобоями и какими-то блядьми, с ментовкой, рыданиями на плече Кита и курсом уколов, очищающих кровь. Бог вразумляет сурово.

Другие сделки, к счастью, были более безобидны и осуществлялись часто в союзе с адвокатами: кто-то потерял квартиру, кто-то пострадал от мошенников, а кто-то от властей, кто-то воевал с бюрократами. Самый крупный гонорар отвалили «пивные воротилы», которые не могли поделить свой бизнес – тогда я внес первый вклад в свой личный «стеклянный, трехлитровый» банк на чердаке.

Еще раз! Говорю, как было, категорически себя не оправдываю. Но – вот оно долгожданное «но!» – хочу подытожить: если бы власть была способна тогда прекратить криминальную практику «ты мне – я тебе», ничего не предложив взамен, питерская журналистика сдохла бы, не протянув и полгода.

Андрей ушел из «Смены» в Комсомолку в 94-м и меня позвал с собой. Но прежде произошло событие, которое полностью изменило мою жизнь – я, наконец, женился!

Я познакомился со своей будущей женой в зале городского суда, где шел громкий процесс над угонщиками самолета Мусатовыми. Рядом со мной сидела красивая женщина. Я спросил ее о чем-то. Из суда мы вышли вместе и отправились пешком в Лениздат на Фонтанке, 59. Напротив площади Островского я, а мне было 33 года, подумал: «Она станет моей женой!» Подумал как-то всерьез, словно иначе и быть не могло. Два часа знакомства. Пятнадцать лет безуспешных поисков. Было время, когда я окончательно смирился с тем, что останусь холостяком. И вот, наконец, встретились.

С этого дня вся моя жизнь разделилась: до и после. Через три месяца мы поженились.

Слава Богу!

Глава 54. Бульварная пресса

Из сорока лет работы в профессии более четверти века я проработал на руководящих должностях. Поочередно возглавлял вкладку в «Комсомольской правде в Петербурге», первую в городе «желтую», российско-норвежскую газету «Петербург-Экспресс», был главным редактором «Вечерки», десять лет руководил газетой «Невское время», шесть лет выстраивал вертикаль районной петербургской прессы, был директором Дом журналистов. Я уже давно потерял счет грамотам, дважды был лауреатом «Золотого пера», дважды премии «Сезам», лауреатом премии правительства Петербурга. Входил в Общественные советы ГУВД, МЧС, ФМС… Был доверенным лицом Путина на выборах 2012 года и петербургского губернатора Полтавченко на выборах 2013 года. Три года носил в кармане удостоверение советника губернатора на общественных началах… Был телеведущим и писал сценарии к фильмам, автор двух напечатанных книг и еще больше не напечатанных…

Словом, имею право сказать о своей профессии несколько слов. Они будут нерадостны.

Журналистика в Петербурге больна еще с 90-х годов и надежд на выздоровление становится все меньше. Как я уже говорил, расцвет профессии пришелся на середину 90-х, когда в стране две общественно-политические силы уравновешивали друг друга: коммунисты и либералы. Когда-то великий Бисмарк сказал: «Во все времена сильные государства вели себя, как бандиты, а слабые – как проститутки». Иначе говоря, пока сильные бодались, слабые искали патрона, к которому можно было прибиться с максимальной выгодой.

Газеты тоже искали. И находили.

В либеральном стане в первой половине 90-х было еще немало искренних журналистов, которые честно следовали профессиональному кодексу. Коммунисты же в очередной раз вставали под красными знаменами в «последний и решительный бой». В свои идеалы верили обе стороны. Явного перевеса сил не было, электронных технологий, позволяющих оболванивать массы людей, еще не изобрели, а в России компьютеры вообще были в диковинку. К тому же население еще было образованным и умным. Поэтому востребованы были талантливые перья и незаурядные умы.

В 96-м я голосовал за Зюганова. Не потому, что он вызывал во мне симпатию. Просто хотелось бросить свой маленький камешек на весы оппозиции. Наглая, жадная, циничная рожа народившейся за пять лет «либеральной» власти, пугала. Капитализм без намордника походил на взбесившегося зверя. Прожорливость его не знала границ. Есть такое выражение в народе: «Не знает сытости». Глядя на олигархов, легко было поверить, что это сумасшедшие. Оборотни, страдающие булимией. Наделенные какой-то дьявольской неиссякаемой энергией, они жрали и жрали все подряд, отпихивая друг друга от корыта, огрызаясь, пукая и рыгая на всю страну, постанывая от вожделения, когда натыкались на особо лакомые куски. Их сытые рожи, даже припудренные в гримерной, лоснились на экранах от сала, а в свинячьих глазках светилось самодовольство, которое вытесняло все остальные чувства. «Я хорошо сегодня покушал, – говорило лоснящееся лицо, – я скушаю вас, если захочу. Не сомневайтесь, места в животе хватит».

«Да, да, – кивал в телевизионной студии журналист с подобострастной улыбкой, – давно пора меня скушать. Что я без вас? Нищий писака, щелкопер! А в вашем брюшке тепло и покойно. И даже не слышно хруст костей, когда вы кушаете очередную жертву. Спасибо, благодетель!»

Глядя на эти человекоподобные рыла, хотелось спросить: «Ребята, когда будете умирать, не жалко будет денег? Столько старалась как-никак. Или вы знаете великую тайну, которой не знаем мы? И вход в загробное блаженство стоит миллиарды долларов? И в загробном мире нет праведников и святых, а за круглым столом, под председательством господина Скуперфильда в черном фраке, сидят в строгих костюмах самые богатые банкиры планеты Земля и обсуждают, как преумножить свои богатства? Зачем? А зачем в соседней Валлгале викинги продолжают свою вечную битву? Они бьются во славу доблести и мужества. А банкиры во славу денег. Непонятно? Поэтому вы и не банкир».

Страсть к деньгам так же непостижима, как и любая другая страсть. У нас во дворе в детстве была популярна игра в спички. Зажимаешь двумя пальцами спичку и пытаешься сломать такую же в пальцах соперника. Сломал – выиграл. Сломал все, а у самого остались целенькие – богач! «Богачи» ходили гордые, задирали нос. Пока не возникал ажиотаж вокруг фантиков. Ценности менялись. Страсть к накопительству оставалась.

Обуздывать страсти призвана Церковь, но она была еще очень слаба в середине 90-х. Слаба была и власть, в той ее части, которая не участвовала в грабеже. Слаба оказалась и журналистика.

Какое-то время особо продажные журналисты вызывали отвращение даже у собратьев по цеху, но весьма скоро обвыклись и брезгливые. «Заказухи» стали нормой. Наказывались – начальством – только те, ушлые, которые пытались