'Я скажу королеве', - пообещал Ричард. Он мазнул ладонью, отпуская вестника, и тот, обрадовавшись возможности скрыться, быстро ушел.

Анна отважно старалась подавить отчаяние, но это оказалось невозможно. Через какое-то время она отказалась от притворства. Несчастная женщина рухнула на колени и закрыла лицо ладонями.

Ричард пытался успокоить супругу, но о каком успокоении могла тут идти речь? Хрупкий ребенок, которого родители любили тем сильнее и нежнее, чем регулярнее он внушал им страх о себе, был окончательно потерян.

Эдвард страдал от той же болезни, что коснулась обеих дочерей графа Уорвика, и это значило невозможность надежды на что-либо, кроме незначительного растяжения краткого жизненного пути.

Отец и матушка лелеяли сына - принца Уэльского и наследника английского трона...и сейчас его больше нет.

Глядя на погруженную в свою боль Анну, Ричард задавал себе вопрос, - как скоро ему придется надеть траур и по ней.

Будущее виделось мрачным. Теперь, когда король уже не находился там, держа руку на пульсе событий, на границе снова вспыхнули разжигаемые шотландцами столкновения. Французский монарх демонстрировал знаки дружбы Генри Тюдору. Ричард понимал, - ему следует схватить этого человека. Пленив его и доставив в Англию, он избавится от юноши, и тогда возникнет повод установить мир. Он отправил в Бретань людей, чтобы взять Генри Тюдора, но у Мортона еще оставались в стране агенты. Среди них был старый знакомец Ротерхэм, обладавший способом проинформировать епископа о затевающемся мероприятии. Мортон, в свою очередь, успел предупредить сына Маргарет Бофор, и тот сбежал во Францию. Епископ являлся опасным противником. Ричард знал это и проклинал себя за то, что не казнил его тогда, когда держал в руках. Мортон был намного опаснее, чем мог в прежние дни оказаться даже Гастингс.

В действительности Мортон отличался еще более страшными свойствами, чем представлялось королю. Епископ слышал о данных Ричардом Брекенбери наставлениях и полагал, что, если все пойдет согласно плану, предпринятые шаги смогут иметь для него значительный вес.

Мортон поставил свое будущее на победу Генри Тюдора и, получись у него добиться брака между молодым человеком и Елизаветой Йорк, священник был бы удовлетворен. Если их союз когда-либо осуществится и даст плоды, от маленьких принцев придется избавиться. Поэтому, пусть мальчиков уберут с дороги в соответствии с просьбой Ричарда. Да, это может оказаться полезным. Исчезновение братьев сделает достойной доверия историю об их гибели. Епископ сожалел о выходе из убежища Елизаветы Вудвилл и ее дочерей. Подобный поворот нес неудачу сразу по двум пунктам. Во-первых, если Елизавета верила в убийство Ричардом принцев - маленьких сыновей, которых она боготворила, то, какой бы преданной матерью она ни являлась, - никогда не отдала бы девочек в руки короля. Во-вторых, что, вероятно, было опаснее, Ричард мог найти девушкам супругов. Тогда брак между Елизаветой и Генри Тюдором станет неосуществим, и, даже прими юношу народ, получится ли у победителей объединить династии Йорков и Ланкастеров?

'Нам следует действовать оперативнее', - думал Мортон. Но каким образом? Требовалось обладать абсолютной уверенностью в успехе, чтобы совершать дальнейшие шаги.

Прошел полный изнурения год. Генри Тюдор не предпринял ни единой попытки высадиться на английский берег. Ясно, что он не был к этому готов.

Ричард догадывался, что вокруг него кишат одни предатели. Как-то утром на двери собора Святого Павла обнаружили четверостишие, которое сочилось изменой.

В его строчках монарх подвергался откровенной критике:

'Кот, Мышь и Ловелл, верный пес,

Власть в Англии забрали, что Вепрю Бог принес'.

Под Котом подразумевался Кэтсби, под Мышью - Рэтклиф, Ловеллом - именем, привычным для собак, - назвали Френсиса Ловелла, - то есть перечислили всех его верных друзей. А Вепрем оказался уже сам Ричард, что коренилось в изображении Вепря на королевском штандарте.

Четверостишие навело на след Уильяма Колинбурна, офицера домашней свиты герцогини Йорк. Ричарда глубоко ранил не столько выпад в сторону его правления, сколько то, что автор принадлежал к числу служащих собственной семье. Но Колинбурн совершил еще больший грех, чем написание крамольных рифмованных строф. Он был признан виновным в отправке сообщений Генри Тюдору. В них описывалось состояние английских оборонительных сооружений.

Его преступление сочли достойным смерти, положенной для изменников, и жестоко казнили на Тауэрском Холме.

В глаза Ричарду неотрывно смотрела требующая настоятельного и немедленного внимания необходимость. Она заключалась в важности появления наследника. Тревога о состоянии здоровья Эдварда была всегда, поэтому бывший герцог и Анна мечтали об еще одном ребенке. Но супруга отличалась такой хрупкостью, что Ричард начал чувствовать, - другого дитя у них никогда не родится, поэтому, уже имея на руках маленького принца, все надежды следует возлагать на него. Но сейчас Эдвард умер. Более того, после его смерти здоровье Анны мгновенно ухудшилось. Было очевидно, сама жизнь королевы просит пристального интереса, она ощущала себя настолько больной, что уже не могла скрывать терзающую ее хворь.

Ричард созвал врачебный консилиум.

Но могли ли они что-то совершить? Разумеется, их искусство способно снизойти и помочь больной.

Доктора лишь покачали головами.

'Болезнь находится в легких, наш господин. Королева не поправится. Со временем ей станет только хуже'.

Врачи вели себя беспокойно, и Ричард догадался, - они хотят сообщить ему что-то еще. Но медики колебались, и каждый стремился дождаться, дабы заговорил коллега.

В конце концов один из них произнес: 'Мой господин, на данном этапе болезнь королевы стала заразной. Вам больше не следует делить с ней покои'.

Скрытый смысл был очевиден. У них с Анной уже не появится другого ребенка.

Ричард аккуратно объяснил сложившееся состояние дел жене. Анна все поняла. Она сказала: 'Долго протянуть у меня не получится. Потерпи эти несколько недель А потом - я умру, и тебе следует снова вступить в брак...со здоровой молодой женщиной, которая сумеет подарить тебе сыновей'.

Король замотал головой. 'Никогда не появится женщины, кого я смог бы любить так, как люблю тебя. Знаю, часто я тебе об этом не говорил и не показывал. Но такова моя природа'.

'Понимаю...понимаю и даже не желаю видеть тебя иным. Ты всегда был добр ко мне...и именно в тебя я всегда нуждалась. Помнишь наши