Я смотрел на Гизелу, и, наверное, в глазах моих была такая молчаливая мольба, что она, встряхнув волосами, просто сказала:

– Оставайся.

На рассвете, когда я вернулся домой, Трофим Герасимович сказал мне, что вчера вечером за мной приходил Костя. Его присылал Демьян.

– Что ты сказал ему? – спросил я.

– Как ты наказывал, так и сказал.

– Значит, они знают, где я был?

– Ну да.

– Правильно!

Никодимовна разогрела и подала мне что-то отдаленно напоминающее гуляш.

Поскольку Трофим Герасимович продолжал смело разнообразить домашнюю кухню бычьими хвостами, конскими копытами и всякое летающей дрянью, я так и не разобрал, что съел.

День был воскресный и, следовательно, свободный от работы в управе. Я отправился в убежище.

На улице, несмотря на ранний час, стояла жара. Уже давно не было дождей, и земля иссохлась, пылила, наполняла воздух горячей духотой. А над городом висело идеально чистое, без единого облачка, небо. Держась в тени, я прошел до пустыря, что окружал дом Кости, и торопливо шмыгнул в прохладное подземелье.

Меня поразила картина, которую я застал в убежище. Челнок и Угрюмый играли в шахматы, Странная пара: арестованный предатель и его охранник-патриот.

Я кивнул им и прошел на половину Наперстка. Свернувшись калачиком, похожая на подростка, она лежала на своем твердом ложе с какой-то потрепанной книжонкой в руках. Увидев меня, она вскочила с топчана и поправила платье.

– Где Демьян? – спросил я.

– Наверху. Он ждет вас. Вот телеграмма, – вынула она из-под матраца и подала мне листок бумаги, усыпанный ровненькими кругленькими цифрами.

Уж сколько времени Демьян вынужден был деловые встречи и разговоры проводить в избе Кости. Угрюмый явно мешал нам. Другого места для его содержания мы не имели, а Решетов молчал.

Подземным ходом я добрался до избы. Она была пуста. Тогда я прошел в сенцы, выходящие дверьми к забору, ограждающему двор, и увидел Демьяна, Русакова и Костю. Они напряженно глядели в чистое небо, откуда доносилось разноголосое завывание моторов. На мое приветствие никто не ответил.

Пришлось молча присоединиться к ним и тоже задрать вверх голову. Одного взгляда было достаточно, чтобы разобраться в происходившем: шел воздушный бой. Наш разведчик, решивший нарушить воскресный покой оккупантов, попал в переделку: он отбивался от трех «мессеров». Глухо доносились до земли короткие пулеметные очереди и пушечные выстрелы. Моторы работали на пределе.

И вот наш самолет свалился на левое крыло, перевернулся и ринулся к земле.

– Правильно! Молодчага! – проговорил Русаков, вытирая тыльной стороной ладони покрывшийся испариной лоб. – Хитрый… Конечно, надо уходить!

Демьян и Костя молчали, не отрывая глаз от неба.

Немецкие истребители крутыми спиралями кружили вокруг падающего разведчика. Вначале и я подумал, что наш самолет предпринял маневр. Не было видно ни огня, ни дыма. Но он падал по наклонной крутой, и его мотор захлебывался на критических оборотах.

Страшно было глядеть, как целый, неповрежденный самолет с мертвым уже, наверное, летчиком за штурвалом приближался к земле с катастрофической быстротой.

Истребители, сделав свое дело, взмыли вверх и выстроились клином.

Разведчик подобно комете пронесся над северной окраиной города и исчез.

Через секунду до нас долетел звук взрыва.

– Вот она, пилотская судьба, – тихо проговорил Русаков. – А я, дурень, подумал…

Все вошли в избу и под впечатлением трагедии, разыгравшейся в воздухе, некоторое время молчали.

Я увидел на скамье около домика сестру Кости. Она сидела спиной ко мне.

На коленях ее лежали недоштопанные чулки. Сейчас она вытирала слезы. Плечи ее вздрагивали. Женское сердце не слушало разума.

– Надо будет первым же сеансом сообщить о гибели самолета, – сказал Демьян. – Его будут ждать, искать. Да, не повезло парню… А у вас есть что-нибудь новое? – обратился он ко мне.

Я отрицательно покачал головой и спросил:

– Вы меня искали?

– Да… Есть радиограмма.

– Она уже у меня, – ответил я.

– Ну, расшифровывайте, а мы закончим небольшой разговор.

Демьян, Русаков и Костя остались в избе, а я вышел на воздух, сел на ступеньки и вынул радиограмму.

Решетов писал:

"Угрюмого в течение этой недели выведите в шестой квадрат вашей карты и передайте людям отряда Коровина. Пароль для связи: "Когда же будет дождь?" Отзыв. "Будет дождь, будет гроза".

Запасный".

"Так, – подумал я, – повезло Угрюмому. Счастливец! Понадобился полковнику Решетову. Ну что ж… Баба с возу, кобыле легче. Чище воздух будет в вашем убежище".

Демьян прочел радиограмму вслух и сказал:

– Удачно совпало.

– Действительно, – пробасил Русаков. – Ну-ка давайте сюда вашу карту.

Я полез под пол к Наперстку и через минуту вернулся со свертком. Подал его Русакову. Он развернул карту, разложил на столе и задумался.

– Так, место знакомое… Но мне не с руки.

Шестой квадрат находился в пятнадцати – семнадцати километрах северо-восточнее отряда, в котором был комиссаром Русаков. В центре квадрата виднелась большая, длинная – километра в полтора – поляна.

– Этот крюк вам не страшен, – заметил Демьян. – Тут Глухомань.

– И болота кругом, – согласился Русаков. – Это зона Коровина. Здесь на поляне он уже принимал самолет «дуглас», и мы подвозили туда своих раненых.

Хорошее место. Что ж, придется рискнуть еще раз.

Мы стали обсуждать план ночной операции. Сегодня вооруженные бойцы батальона, организованного при комендатуре, должны были покинуть город.

Собственно, батальона как такового, несмотря на заверения Воскобойникова, еще не было. Его заменяла набранная с бору по сосенке усиленная рота.

Комендант города, потерявший терпение, месяц назад приказал вооружить бойцов и заставить нести караульную службу. Уже несколько раз по его требованию наряды вывозились на прочесывание близлежащего леса, на облавы в городе, на разные происшествия. Именно это последнее обстоятельство и легло в основу плана, который мы обдумывали сейчас. План выглядел так.

В двенадцать ночи Костя позвонит из полицейской караулки на квартиру Воскобойникову и скажет буквально следующее: "Говорит дежурный по комендатуре. Прикажите немедленно выслать усиленный наряд на тот берег. Там произведено нападение на загон со скотом. Я выезжаю туда". И положит трубку.