– Вы просто не знаете, что у вас есть затаенные резервы мужества.

Постарайтесь мобилизовать их. Слов нет, поручение острое, я бы сказал – очень острое! Но мы постараемся учесть всякие неожиданности. Поверьте, что эта, как вы сказали, затея принесет вам, помимо всего прочего, огромное удовлетворение. Насколько мне известно, вы не питаете теплых чувств к гестаповцам, так почему же не утереть нос одному из них?

Пейпер вертел в руках пустую хрустальную стопку и молчал. Брови его сошлись на переносице, лоб собрался в морщины. Его одолевали жестокие сомнения.

После долгого и томительного раздумья он полюбопытствовал:

– Выходит, что, если эти документы попадут к вам, гестаповцу капут?

– Это будет зависеть от нас, – сказал я неопределенно.

– Выражаясь языком спортсменов, вы хотите нанести ему удар ниже пояса? – спросил Пейпер.

– Что-то вроде. Во всяком случае, в моем сердце теплится надежда, что вы дадите свое согласие.

– Не знаю… Не знаю, – отшатнулся Пейпер. – Я очень нерешителен, хотя и дисциплинирован. Если бы вы приказали мне… А в общем, я должен подумать.

Наедине с собой. Завтра я скажу.

Удовольствовавшись этим обещанием, я одобрительно кивнул, поблагодарил Пейпера за угощение и расстался с ним, уверенный, что в эту ночь он будет спать мало. Не больше Гизелы.

В чистом утреннем небе кудрявились идеально белые, пышные облака, а над ними высоко плыла армада пикирующих бомбардировщиков Ю-87.

Это первое, что я увидел, выйдя на улицу.

Бомбовозы летели на северо-восток. Пока я дошел до управы, над городом прошло шесть таких армад, одна за другой, волнами. Такого количества вражеских самолетов энское небо не видело и в памятном сорок первом году.

Не успел я расположиться за своим столом, как меня пригласили к бургомистру. Там уже были начальники некоторых отделов, начальник полиции и командир карательного батальона Воскобойников.

Купейкин поднялся с кресла, откашлялся и каким-то отсыревшим голосом, с очевидной претензией на торжественность, заговорил:

– Господа! Все мы видели сегодня, какая воздушная мощь пошла в сторону фронта. Германские вооруженные силы прорвали оборону русских и перешли в решительное наступление на орловско-белгородском плацдарме. Бог и мы станем свидетелями грандиозных побед фюрера. Июль сорок третьего года явится поворотным месяцем в этой войне и войдет в мировую историю.

"Так, – подумал я, – Гизела говорила правду. Да и мы поставили верный диагноз. Можно твердо надеяться, что для командования нашей армии наступление немцев не было неожиданным".

– Введите своих служащих в курс событий, – продолжал бургомистр. – Разъясните всем, что сейчас, как никогда, от нас, органов местного самоуправления, требуется напряжение всех сил. Мы обязаны…

Он объяснил, что именно "мы обязаны", потом предложил командиру батальона, начальнику полиции и мне остаться, а остальным приступить к работе.

Когда закрылась дверь за последним из ушедших, Купейкин раздраженным тоном потребовал от Воскобойникова:

– Рассказывайте все, как было.

Воскобойников, этот сытый, самоуверенный детина, встал, неловко одернул немецкий мундир и, не зная, куда пристроить руки, начал докладывать. В двенадцать ночи его разбудил звонок дежурного по комендатуре. Дежурный распорядился выслать усиленный наряд на заречную сторону, где партизаны пытаются угнать скот. Воскобойников сейчас же отдал команду в батальон, а сам стал одеваться. Через десять минут ему доложили, что наряд в количестве двадцати бойцов, при двух ручных пулеметах, посажен в машину и отправлен по назначению. А еще через двадцать минут, когда Воскобойников прибежал в распоряжение батальона, его перехватил дежурный по полиции и сказал: "Вас ищет комендант. Срочно звоните ему". Воскобойников позвонил. Майор Гильдмайстер спросил: "Куда вы послали своих болванов? Зачем? Они там перестрелялись. Срочно выясните, в чем дело". Воскобойников взял пятерых автоматчиков и выехал На мосту им попался боец из наряда. Он доложил, что машина повезла их почему-то не к загону со скотом, а по дороге к совхозу.

Бойцы начали шуметь. Машина остановилась. Командир отделения Шерафутдинов приказал всем сойти. Когда наряд выстроился, он сказал: "Приступайте к делу!" Бойцы бросились друг на друга. Кто-то крякнул: "Измена! Бей их!" – и началась стрельба. А дальше он плохо помнит. Пуля угодила ему пониже правого плеча, он упал, отполз в темноту, потом поднялся и побежал. На месте происшествия Воскобойников обнаружил трех обезоруженных бойцов. По их словам, взбунтовавшийся наряд скрылся в лесу. Вот, собственно, и все.

Купейкин переложил с места на место лежавшие перед ним бумаги и, не глядя на командира батальона, спросил:

– А известно ли вам, что никакой дежурный по комендатуре не звонил на вашу квартиру?

Воскобойников виновато и часто закивал. Он узнал об этом слишком поздно.

– Почему вы сами не возглавили наряд?

– Не хотел терять времени. Собирался выехать следом.

– Не морочьте мне голову! – запищал Купейкин. – Машина с нарядом не могла миновать вашего дома.

Лицо Воскобойникова напоминало помятую подушку. И сам он весь обмяк, ссутулился, глядел испуганно из-под нависших бровей.

– Наконец, почему вы, – доклевывал его Купейкин, – не бросились на поиски грузовика с бежавшими?

– Растерялся, – пробормотал Воскобойников.

– Хорош командир батальона! – злорадно усмехнулся бургомистр. – Растерялся! Посмотрим, как вы будете себя чувствовать перед комендантом.

Собирайтесь! Он вызывает нас для объяснения.

Когда Купейкин и Воскобойников уехали, начальник полиции сказал мне:

– Из него такой же комбат, как из меня врач-гинеколог.

Я согласился.

В обеденный перерыв по дороге домой, недалеко от того места, где когда-то окончил свой жизненный путь эсэсовец Райнеке, я увидел дочь бургомистра – Валентину Серафимовну. Она тащила в обеих руках по здоровенной связке книг.

За последнее время у нас несколько улучшились отношения. Сыграл свою роль мой лестный отзыв относительно ее перевода на допросе Геннадия. Помогло и то обстоятельство, что Земельбауэр больше не прибегал к моим услугам.

Теперь Валентина Серафимовна здоровалась со мной и даже как-то звонила по телефону.

Ответив на мое приветствие сейчас, она пожаловалась:

– Устала как собака. А тут еще жара.

Я поинтересовался, что за книги она несет.

– Арестовали бывшего актера Полонского, – ответила Валентина Серафимовна, – а меня заставили разобраться в его библиотеке. Так, всякая дребедень. Скажите, у отца неприятности? – и она потыкала в свои щеки свернутым в комочек платком.