в ту ночь, ни в последующие… Но как отогнать эти воспоминания? Как стереть из памяти поле, где под охраной волков она познала в объятиях Жана волшебное счастье, в которое уже перестала верить? Та ночь была такой прекрасной, убаюкивающе шумел поток, издалека доносилась музыка, там танцевала молодежь, и под эти звуки родилась их любовь. Как трудно не думать о тех мгновениях! Они всегда были с ней, они были так дороги для нее, что и сейчас Гортензии казалось, будто она слышит, как вдалеке кто-то играет на шарманке.

Внезапно она поняла, что это ей не кажется, действительно звучала музыка, и не вдалеке, а совсем рядом. Она поспешила на балкон, и взору ее предстала большая белая хоругвь с изображением святого, а за ней, ступая в такт звукам шарманки, шествовала толпа юношей и девушек. И Гортензия поняла, что полюбит эту страну, такую похожую на Овернь и вместе с тем совсем другую.

Веселая толпа прошла мимо. Люди направлялись к большой куче хвороста на самом высоком холме. Девушки несли с собой гирлянды цветов, которыми они украсят костер. В этот вечер будут танцевать и веселиться.

Перегнувшись через перила, Гортензия заметила поблизости церковь и решила туда пойти. Помолиться за мятущуюся душу Этьена – вот самое малое, что она может сделать в эту годовщину.

Она надела соломенную шляпу, лежавшую на сундуке, набросила шаль на голубое тонкое платье (траур для новой роли уже не годился, поэтому она пока носила платья Фелисии) и, предупредив, что направляется в храм, вышла из отеля «Бурбон».

Гранитная церковь, шедевр архитектурного искусства, приняла ее под свои прохладные своды. Под высокими деревянными арками, украшенными резными окладными венцами, было темно, и темнота располагала к раздумьям. Гортензия преклонила колени для молитвы, а помолившись, с облегченным сердцем встала и решила походить по церкви, полюбоваться ее убранством. И уже у самого выхода, омочив пальцы в чаше со святой водой, почувствовала, что ее коснулась чья-то рука.

– Я видел, как вы выходили из гостиницы, – сказал полковник Дюшан. – И пошел за вами.

– Почему же раньше не подошли? Я даже испугалась. А вы… какой-то другой…

И правда, мундир офицера на половинном жалованье Дюшан сменил на дорогой голубой сюртук тонкого сукна и от этого изменился до неузнаваемости.

– Так нужно, – пояснил он. – Изображаю богача на отдыхе. Я вас жду уже три дня.

– Отлично. У вас есть новости об этом…

– О Батлере? Никаких. Я, как приехал, велел отнести ему письмо от Руана и сообщил, где меня можно найти, но ответа до сих пор так и не дождался. Не нравится мне, по правде говоря, вся эта история. Надежен ли этот человек, вот в чем вопрос.

– А мне вообще непонятно, зачем нам нужна его помощь? Разве трудно нанять судно в порту?

– Труднее, чем вы думаете. По крайней мере здесь. Время корсаров и авантюристов давно прошло. Тут теперь одни военные да торговцы. Боевой корабль только один, он называется «Юнона». Этот фрегат все время стоит в порту и только иногда выходит в море патрулировать замок Торо. Он охраняет все подходы к крепости. На фрегате мощные пушки и хорошее снаряжение. Так что меры предосторожности для нас вовсе не излишни. Именно поэтому Бюше сделал вас ирландкой, а вашу подругу компаньонкой.

– Вы и вправду считаете, что в этой роли от нас может быть какая-то польза? Не думаю, чтобы Батлер пошел на риск лишь ради удовольствия какой-то неизвестной ему женщины, пусть даже он считает ее соотечественницей или своей дальней родственницей.

Дюшан взял Гортензию под руку и увлек ее к выходу.

– Под этими сводами такой резонанс… В церкви никогда нельзя быть уверенным в том, что тебя не услышат. Давайте лучше пройдемся.

Они вместе спустились к порту, где пока не было видно никакого военного корабля. На улицах было относительно тихо, и какое-то время они шли молча. Дюшан опустил голову. Время от времени он бросал пытливый взгляд на лицо своей спутницы, словно тщился прочесть на нем разгадку какой-то своей тайны. Гортензии это в конце концов надоело.

– У меня такое впечатление, будто вы хотите мне что-то сказать, но не решаетесь, – заявила она.

– Вы не ошиблись. И, признаюсь, я просто взбешен, что приходится давать вам такие инструкции. Бюше, видно, с ума сошел, если решил поставить на слабость мужчины.

– Какого мужчины? И какую слабость?

– Батлера, конечно. Руан-старший рассказал, что он обожает все ирландское. А еще у него слабость к красивым блондинкам. Ну, в общем… вам просто-напросто предлагают его соблазнить.

– Вы шутите? – чуть не задохнулась от возмущения Гортензия.

– Хотел бы я, чтобы это была всего лишь шутка!

– Почему же мне сразу не сказали?

– Боялись, вы откажетесь. Даже не захотите ехать сюда из Парижа.

– Как это может быть? Как будто они не знали, что там мне угрожает опасность. Все равно пришлось бы ехать. Теперь понятно, почему Бюше сказал, что именно вы дадите последние указания. Это бессовестно, ну просто бессовестно! Вот почему вы хотели встретиться со мной наедине, без Фелисии? Вы прекрасно знали, что она никогда бы не согласилась подвергнуть меня такому унижению, а сама была бы обречена терзаться, поставленная перед таким выбором: ведь грешно во имя чего бы то ни было упускать возможность спасти человека, да? И вы, вы мне это говорите!

– Прошу вас, не смотрите на меня так! – взмолился Дюшан. – Если бы вы знали, чего мне стоило передать вам это… эту низость.

Ей показалось, что он вот-вот заплачет, и гнев ее вмиг утих.

– Вам ведь и вправду жаль?

Он отвернулся, и теперь ей виден был лишь его четкий профиль.

– Больше, чем вы думаете… Вы ведь из тех редких женщин… встреча с которыми не может не разбудить чувства… – Он вдруг умолк, словно испугался, что слишком много сказал. И в бешенстве затряс головой: – До чего же идиотское у меня положение! Если бы речь шла не о жизни товарища, то никогда бы не согласился участвовать в этом деле!

– Мы ведь оба уже согласились, – тихо сказала Гортензия. – И, боюсь, нас заставят доиграть свои роли до конца.

– Сжальтесь! Не говорите мне, что собираетесь выполнить то, о чем вас просят! Играть такую унизительную роль! Забудьте обо всем, умоляю вас! Мы сделаем по-другому. Я украду лодку и…

– И дадите им себя убить? Это будет просто глупо и никому не поможет. Полно, друг мой, успокойтесь! Одно дело благосклонно принимать ухаживания мужчины, а совсем другое – сдаться. Есть порог, который я не