доходившая ей до середины икры, и приталенный пиджак, под ним светлая блузка, заколотая у ворота крупной брошью, сверкающей на солнце. Шекиба вытянула шею — на ногах у королевы она заметила изящные черные туфли на невысоком каблуке и с узким ремешком, застегнутым сбоку маленькой золоченой пряжкой. Голова Сорайи была покрыта легким платком того же цвета, что и костюм.

«Это его жена, женщина, которую он называл „способной мыслить, преданной Афганистану и любящей Кабул“. Да, действительно, она ходит с гордо поднятой головой. Хотя почему бы ей не держать голову высоко поднятой? В конце концов, она королева, жена нашего дорогого эмира».

И тут произошло нечто неожиданное. Сорайя взглянула на мужа, затем подняла руку и одним движением сдернула с головы платок. Шекиба ахнула и так и осталась стоять с разинутым ртом. Она смотрела то на королеву, то на эмира. К ее несказанному удивлению, Аманулла улыбался жене и аплодировал.

По толпе пронесся вздох, послышались отдельные аплодисменты. Взволнованная, сияющая улыбкой Махназ вцепилась в руку Шекибы.

— Потрясающе! — задыхаясь, выпалила она.

— Что произошло? Почему она сделала это?

— Ты что, не слушала? Эмир сказал, что ислам не требует, чтобы женщины носили специальную завесу, скрывающую их лицо. И королева Сорайя в знак освобождения женщин сняла с головы платок.

— Но как… как такое возможно?

— Мы видим начало новой эпохи в жизни Афганистана! Ну разве не здорово, что я вытащила тебя сюда?! — рассмеялась Махназ и на радостях пихнула Шекибу локтем в бок.

Аманулла закончил свою речь, сообщив, что назначает Сорайю Тарзи министром образования, а затем уступил место жене. Шекиба посмотрела на Шаха — мальчик доедал оставшиеся у него на ладошке орехи — и снова перевела взгляд на помост: событие, ради которого привела ее сюда Махназ, оказалось много интереснее, чем она ожидала.

Сорайя говорила неторопливо и уверенно — в той же спокойной манере, как и ее муж.

Шекиба робко слушала ее слова о важности образования.

— Вы полагаете, наша страна нуждается лишь в труде мужчин? Нет, женщины тоже должны принимать участие в жизни общества. Но это невозможно сделать без образования. Поэтому мы должны учиться, мы должны приобретать как можно больше знаний, чтобы служить нашей стране.

— Нет, ты только подумай, говорить вот так — перед такой огромной толпой. Поистине она поразительная женщина! О, представляешь, что было бы с людьми из нашей деревни? Да будь они здесь, в обморок попадали бы — все как один! — снова расхохоталась Махназ.

Шекиба представила своих дядей. Они и слушать бы не стали, развернулись бы и ушли, гневно размахивая руками. Женщина? Выступает с речью? Призывает их жен получать образование? Неслыханная дерзость!

Сегодня знаменательный день! Шекиба смутно догадывалась — что-то должно измениться в их жизни, хотя не могла понять, что именно.

«Она мудрая женщина, — думала Шекиба. — Такая, как она, наверняка отдала бы мне землю отца. И велела бы Шагул-биби послать меня в школу».

Губы Шекибы сжались в полуулыбку. Она знала, что перемены, о которых говорила королева Сорайя, никак не затронут ее жизнь.

«Моя история на этом заканчивается», — думала Шекиба. Ее жизнь сложилась много лучше, чем она могла себе представить. Каким-то образом ей удалось изменить свой насиб, избегнув гораздо более страшной участи.

«Иногда нужно совершать поступки, чтобы получить то, что хочешь».

И все же что-то внутри у Шекибы сдвинулось, забрезжил лучик надежды, что жизнь может стать лучше. Особенно теперь, когда судьба страны оказалась в руках Амануллы и этой женщины, которую он предпочел ей, Шекибе. Лицо Шекибы залилось краской: как бы глупо это ни звучало, но она по-прежнему именно так и воспринимала ту давнюю историю.

Шекиба вспомнила, как ее били, когда она попыталась заявить о своих правах на отцовскую землю. Вспомнила, как тело Бинафши конвульсивно дергалось под градом летящих в нее камней.

Шекиба посмотрела на сына. У него все будет хорошо — в этом она не сомневалась. Он мужчина, и его влиятельный отец позаботится, чтобы Шах получил то, что хочет. И Шекиба от души поблагодарила за это Аллаха.

«Если у меня будут дочери — да благословит меня Аллах дочерями, — пусть их жизнь станет такой, какой, судя по всему, королева считает, она может стать. Пусть Аллах даст им решимость действовать, когда все будут говорить, что они безумны. И пусть Аллах защитит моих дочерей в их поисках лучшей доли и даст им шанс доказать, что они достойны ее.

Жизнь трудна. Мы теряем отцов, братьев, матерей, певчих птичек и самих себя. Плети секут спины невинных, а виновным воздаются почести. В этом мире много одиночества и боли. И я была бы глупой, если бы стала молиться, чтобы мои дети избежали этого. Прося слишком многого, мы можем разрушить малое. Но я могу молиться о малом: о плодородных полях, о любви матери, об улыбке ребенка — о жизни не столько сладкой, сколько менее горькой».

Глава 66

РАХИМА

Мне стоило невероятных усилий сохранять спокойствие и делать вид, будто ничего не произошло. Но на самом деле я паниковала, не зная, что делать и к кому обратиться. Откровенно говоря, я не думала, что вообще могу к кому-то обратиться.

На следующий день я, как обычно, сидела рядом с Бадрией на заседании, но не слышала ни слова из того, о чем говорили участники дебатов. Они были посвящены вопросу финансирования крупного проекта строительства дорог, хотя все прекрасно понимали: от парламента ничего не зависит, решать предстоит президенту, а он выбрал подрядчика уже давным-давно.

Сегодня миссис Франклин собиралась показать нам, как пользоваться Интернетом.

— Это очень важно, — говорила она, — не менее важно, чем научиться читать и писать, Интернет — это выход в мир.

Смогу ли я воспользоваться этим выходом?

Пока в зале разгоралась дискуссия, которой изначально суждено было стать лишь пустым сотрясением воздуха, в голове у меня шла другая, гораздо более важная дискуссия: отправиться ли вместе с Хамидой и Суфией в Учебный центр или поехать в отель с Бадрией?

Ладони у меня сделались влажными, шея и плечи одеревенели — я со страхом ждала конца заседания, понимая, что должна буду принять решение.

«Да какое на самом деле это имеет значение? — думала я. — Он и так считает, что я сбегаю из-под носа у охранников и провожу время неизвестно где и непонятно с кем. Так что хуже уже все равно не будет».

Но мне было страшно.

«Возможно, он поверит мне? Я скажу, что охранники позволили мне