Откинувшись в кресле, он сложил свои толстые пальцы в замок с видом скромной гордости.

Теперь стала очевидна мудрость моей политики. Он рассказывал все это в расчете на аудиторию жрецов, но за стенами Храма меня все еще ждала толпа, от которой словами не отделаться. Я решил, что мой блеф удался в главном — Иерарх действительно не может ничего поделать.

Кроме того, Иерарх даже понятия не имеет о том, что я знаю гораздо больше, чем он предполагает, и насколько больше. Он совершил серьезную ошибку, позволив толпе подойти к Храму. Я был уверен, что Иерарх уже давно бы разогнал этих людей, если бы осмелился.

Так я пытался вернуть себе уверенность и немного преуспел в этом. Я решил, что мне следует начать говорить раньше, чем она ослабнет.

— Мудрость вашей политики, — сказал я с тяжелой иронией, — подсказывает вам, что Лорну и меня следует отослать обратно в Нью-Йорк раньше, чем истечет час, который вам дали собравшиеся на площади люди. Кроме того, они вряд ли обрадуются, увидев меня связанным. Один час — не такой уж большой отрезок времени, а сколько всего нужно сделать, не правда ли? Время уходит.

Он нахмурился. Привыкнув к неограниченной власти, он не привык идти на уступки. Мне пришло в голову, что он страдает той формой спеси, о которой я когда-то читал в «Законах» Платона.

Я понял, что прав. Болезнь возникла в результате несоответствия душевных качеств Иерарха и данной ему власти. Она присуща ему от природы, поэтому его поступки продиктованы гордыней. Если бы человек, сидящий передо мной, не развил в себе эту болезнь, властвуя над целым миром, он был бы на голову выше простого смертного. Трону, который он занимает, две тысячи лет, и он скрипит под грузом накопленного величия.

Кроме того, Иерарх, несомненно, впадал и в другую классическую ошибку, смешивая себя со своим общественным положением. Он присвоил себе лично все величие, которое принадлежит институту иерархов. Одним словом, он был тщеславен.

Иерарх сверлил меня мрачным взглядом. Он не хотел идти на уступки, но за стенами Храма стояла такая толпа, с которой ему еще не приходилось иметь дело, и было заметно, что он помнит об этом. Он нехотя щелкнул пальцами. Я почувствовал, как веревки на мне ослабли и упали двумя петлями к моим ногам. Я шагнул в сторону, не глядя вниз.

— Вы сделаете так, как я прикажу, — сказал он, давая мне понять, что все идет по его сценарию. — Все не так просто. Вы небезосновательно полагаетесь на это сборище, но не переусердствуйте. Я всегда смогу разогнать их, если дело зайдет слишком далеко. Я бы предпочел этого не делать, но это вполне в моих силах. Я воздержусь от крайних мер, пока это будет мне выгодно. Понимаете?

— Догадываюсь, что вы имеете в виду, — ответил я.

— Прекрасно. Вы и Клиа возвратиться в Рай, но для этого мы организуем публичную церемонию. Вы сможете отправиться домой при одном условии. — Он шумно выдохнул через нос. — При одном условии, — повторил он. — Прежде чем уйти, вы выступите перед толпой. Для вас готовится короткая речь. Людям нужно сказать, чтобы они тихо разошлись. Им нужно объяснить, что они согрешили, позволив роковому любопытству одержать верх над собой, и что Великий Алхимик ими недоволен. Ваша речь будет дополнена несколькими замечаниями морального порядка о необходимости послушания жрецам и удвоения пожертвований Храму в знак искреннего раскаяния. Я верю, что после этого они тихо разойдутся.

Я задумчиво смотрел на Иерарха. Конечно, было бы лучше чтоб они разошлись, но кто знает… Однако Иерарх довольно ловок! Такой ход выбьет почву из-под ног Кориовла на долгое время. Ну и поделом! Он навязал мне роль народного избавителя, а я на нее не соглашался. Впрочем, теперь это уже не имеет значения.

Но меня все-таки не покидало чувство неловкости. Меня трудно обвинить в том, что я подстрекал толпу идти к Храму, напротив, я предпринял все возможное, пытаясь отделаться от нее. Правда, мне на руку то, что сейчас они здесь, но я не просил их следовать за мной. Я им ничем не обязан. Меня насильно поставили в положение, когда я стал орудием Кориовла в его борьбе против Иерарха, и эта пассивная роль меня вполне устраивала.

Когда я вспомнил дядюшку Джима, мое смущение усилилось. С ним произошла примерно такая же история. Попав в Малеско помимо своей воли, он сколотил банду из своих сторонников, заложников удачи, — этого я, по крайней мере, сумел избежать, — а затем бросил их, когда дело приняло слишком серьезный оборот. Теперь история повторяется.

— У вас нет выбора, — пояснил Иерарх. — Ваш отказ будет означать смерть для этих людей. Мне не хотелось бы уничтожить ваших сбитых с толку последователей, но если обстоятельства вынудят меня, я это сделаю. Не забудьте, что это — моя страна, а не ваша. Здесь я хозяин.

Он втянул свои подбородки и надменно уставился на меня. Я поежился. В его словах была истина. Это — его мир. Мне Малеско не нужен, я хочу лишь вернуться в Нью-Йорк вместе с Лорной. И мне предлагают самый простой путь.

«Пусть эти люди сами решают свои проблемы, — уговаривал я себя. — Почему они ждут, что появится некий волшебный избавитель и все за них сделает? Так ничего не получится. Для того чтобы добиться настоящего результата, нужно самому как следует потрудиться, это одно из важнейших жизненных правил».

— И еще, если вы предполагаете напоследок разразиться вдохновенной речью, — сказал Иерарх, — то, пожалуйста, забудьте об этом.

Прищурившись, я посмотрел на него. Мне такое и в голову не приходило, он явно переоценивал мою озабоченность судьбой народа Малеско.

— Помните: весь технический потенциал этого мира находится в моих руках, — на всякий случай напомнил он мне. — Даже очень организованной толпе вряд ли удастся свергнуть меня. Так что не стоит поощрять подобные попытки. Вы, надеюсь, это понимаете.

Конечно, я это понимал. Я посмотрел на удивительно молчаливую Лорну. Оказывается она вообще не следила за разговором. Как только из моих карманов достали пачку сигарет, одно страстное желание терзало ее, но она до того боялась Иерарха, что не могла выдавить из себя ни слова. Бесполезно ждать от нее помощи, она даже не знает, о чем мы говорим. Я грустно вздохнул.

— Черт с ними, вашими людьми, — сказал я. — Давайте речь.

И чтобы не стоять как истукан, я начал вправлять вывернутые пустые карманы на место.

Я никогда не выступал перед такой громадной аудиторией. По сравнению с этим огромным вытянутым залом, способным вместить больше зрителей, чем собралось на площади, театры Нью-Йорка кажутся крохотными. Я топтался на позолоченной сцене в предчувствии суровых испытаний.

Рядом Лорна нервно поправляла свой наряд. Иерарх сел на жуткий золотой трон, перегруженный орнаментом еще больше, чем тот стол наверху. Везде стояли жрецы, как охранники при выступлении президента. Народ еще не впустили, и двери были закрыты.

Над помостом находился большой круглый экран, на котором некоторое время назад я видел Нью-Йорк, а теперь это было просто окно. Сквозь него я видел крыши, и над ними огромный купол Бань, огненные фонтаны и портрет Лорны в цветных огнях на стене дома.