Фрейлина заранее заперла Ушакова и Трепова в чуланчике, где слуги держали столовые принадлежности и скатерти, случись что, плохенькую дверцу Андрей Иванович мог вышибить одним точным ударом, так что ничто не предвещало провала. Немного неприятно было сидеть в чулане, рискуя быть обнаруженными каким-нибудь излишне внимательным лакеем, но всё обошлось. За три минуты до того, как часы пробили двенадцать раз, фрейлина отперла чуланчик, кивнув в сторону зимнего сада.

Стараясь не шуметь, Ушаков и Трепов скользнули туда тише дворцовых кошек и тут же притаились в искусственном гроте — месте, выбранном ими же ещё днём. Вскоре в коридоре действительно послышались шаги, и дама в тёмном дорогом платье с вуалью на лице заглянула в зимний сад и, не заметив слежки, прошла туда. Ушаков поджидал её на скамеечке в гроте, в то время как Трепов, притаившись за пальмой, пропустил даму вперёд. После того как она прошла мимо Алексея, ничего не почувствовав, Ушаков вежливо поднялся навстречу, склонившись в самом вежливом поклоне, на который только был способен. Дама метнулась было назад, но дорогу ей преградил Трепов. Мгновение она колебалась, в то время как Ушаков подошёл к ней и нетерпеливым движением сорвал с лица вуаль.

— Давно не виделись, Полина Ивановна, или, может, вы всё ещё называете себя Марией Берестовой? Хотя нет, пожалуй, вы остановились на более известном — Ефросинья Фёдорова?

Агентесса тяжело дышала, но бежать было некуда.

— Называйте, как хотите, — произнесла она сквозь зубы. — Но имейте в виду, меня ждут, и если я опоздаю, сюда будут присланы слуги, и я скажу им, что вы пытались овладеть мной силой.

— Так уж и овладеть? — восхитился находчивостью бывшей подчинённой Ушаков. — Приятно в моём почтенном возрасте слышать подобные комплименты. Впрочем, я не за ними сюда явился. Скажите, Наталья Алексеевна знает, что вы были полюбовницей её отца и давали показания против него?

— Она поэтому меня и пригласила, — простодушно пожала плечами бывшая агентесса. Я ей написала, рассказала про её прекрасного отца и о том, как он на самом деле её любил. — Она хмыкнула. — Наталья Алексеевна сказала, что только я могу помочь ей разобраться в этом деле.

— Её даже не смутил тот факт, что вы были метрессой её отца? — удивился Ушаков.

— А что смущаться-то? Как будто бы все остальные этим самым не занимаются, к тому же я сказала, что мы сошлись уже после смерти её матушки, то есть никаких обид ей учинено не было.

— Насколько мне известно, Алексей Петрович привёл вас в свой дворец после рождения Натальи Алексеевны. Привёл и поставил супругу перед фактом, что вот, мол, это девка Ефросинья и он теперь будет с нею жить. Что не могло не приблизить кончину её августейшей матери.

— Хотите сказать, что принцесса Шарлотта Вольфенбюттельская не знала, как это бывает, когда мужчина на одной женится, а другую любит?

— Понятно. Впрочем, я собирался спросить вас про другое. За что вы убили Люсию Гольдони и куда дели сына Марии Берестовой?

— Александра Даниловича Меншикова я люто ненавижу уже много лет. Потому что он, паскуда, меня к царевичу Алексею приставил, дав задание за ним наблюдать. А потом вынудить его бежать за границу. Поначалу я действительно выполняла что велено, а потом прикипела сердцем, влюбилась. Мы тогда как раз в Италию приехали, я подумала, а почему бы не бросить всё это и не остаться где-нибудь в тиши и покое? Чтобы дети были, своё имение, чтобы море, синее небо... Потом Толстой явился, он знал, кто я и для чего при царевиче. Но он мне и другое рассказал про Меншикова, который решил Алексея Петровича выставить предателем, бежавшим из-под воли отца, и теперь тайно против него замышляющим. Он мне тогда глаза раскрыл на всю эту подлость, в которой я участвовала, и предложил всё исправить. Нужно было только уговорить царевича ехать обратно, сам царь Пётр был готов поженить нас и отпустить на все четыре стороны. Потому как это же стыд и позор, когда наследник престола по другим странам-государствам бегает, от родного отца хоронится. Захватит его кто-нибудь — выкуп попросит богатый. Или от его имени начнёт народ мутить. Сколько раз такое было.

Пётр Андреевич мне тогда путь искупления указал, верну царевича родителю, детям малым — а там уж как получится. Захочет исполнить обещание и жениться на мне, счастливее меня женщины не будет, а откажется, тут Толстой мне уже другого мужа нашёл, чтобы, значит, положение в обществе у меня было, чтобы сына Алёшеньки не называли незаконнорождённым. Я и после замужества могла оставаться его метрессой, законному мужу от этого только польза, таких по служебной линии поднимают, ордена, медали на грудь вешают, а я так или иначе при Алексее буду.

— Отчего же тогда вы давали показания не за царевича, а против него? — не поверил сказанному Ушаков.

— Да потому что, когда я приехала, подлюка Меншиков велел мне показания против Алексея дать, государь, мол, хоть и ненавидит сына, но хочет держать его всё время при себе, а они рядом дня без скандала провести не могут. Алёша мне рассказывал, что однажды отец так зашпынял его с каким-то чертежом, что он, от греха, себе руку обжог, больным, стало быть, сказался, чтобы не позориться. Но Пётр Алексеевич всё равно всё узнал — и ну его мордовать... Когда в Россию вернулись, я беременной ходила, дурная, всё время плохо себя чувствовала, почти ничего не понимала. Пётр Андреевич сказал, что коли государь поймёт, что Алексей не в его породу пошёл, то и отпустит его. Главное ведь, чтобы он на трон не претендовал и сыну его любимому, Петруше Шишечке, каверз не чинил. И ещё он — Пётр Андреевич, пригрозил, что, коли я запираться стану и не буду говорить, что мне велят, меня на дыбу подымут, а на дыбе я ребёночка потеряю... Вот я и говорила, что он мне приказывал, а Алексей всё сказанное мною подтвердил. Я уж думала, его поругают и действительно отпустят, а потом мне сказали, что он умер. Что не вынес мучения... меня-то не мучили, не пытали.

— Поэтому ты и убила бастардку Меншикова?

— Люсия поначалу в моей воле была, я даже сумела сделать так, что она написала вам неверный адрес, хотя она и говорила, что соврать не сумеет. Мы думали, что уедем в Италию и там... Но потом она... — Агентесса понурила голову. — Кабы она не сопротивлялась, разве стала бы я брать грех на душу? Думала, уберёмся поскорее из города, а потом брошу её где-нибудь по дороге, а сама Марией Берестовой в новое имение полноправной хозяйкой. Но она вдруг решила вернуться да сестру похоронить. Решила, что не будет жить под чужими документами, что покается во всём перед Александром Даниловичем. Вот тогда я ножик достала и...

— Убийство произошло, когда вы выехали с постоялого двора, где заночевали, по дороге от меня?

— Угу. — Девица кивнула. — Хорошо, возница уже давно на меня работал, знал, какого полёта я птица, лишних вопросов не задавал. Она — дура, как нож увидала, вообще бешеной стала, из кареты кубарем вылетела — и ну деру. Я за ней. Насилу догнала.

— Где в настоящий момент находится Даниэль? — Ушаков оглянулся, ему вдруг показалось, будто бы кто-то вздохнул, но рядом был только Алексей.