— Зря жена бьет Мишу, — в разговор вмешался добродушный украинец. — Миша ей избу построил, точь-в-точь как в Подольске. Печку сложил, самовар достал, ухваты сделал.

— Этими ухватами она и гоняет его по дому, — граф негромко засмеялся.

Миша не ответил. Он по-прежнему сидел, уткнувшись в тарелку.

Впоследствии я узнал, что Миша бежал за границу после войны. Работал в хозяйственном отделе советской военной части, расположенной в Германии. Брат Миши работал в Женеве, на фирме, производящей часы. Брат посылал Мише контрабандой, без пошлины, часы, а тот продавал их в Южной Америке. Обоим выгодно.

— Позвольте мне вопрос, — вдруг прозвучал голос генерала от инфантерии Медведева. — О политике я не хочу спрашивать. Это дело не наше. Но может, вы мне честно ответите на такой вопрос… — генерал сделал паузу и испытующе поглядел на меня.

— Могу! — решительно ответил я.

— Русский мужик водку пьет? — спросил генерал.

— Пьет, — ответил я.

— А чем закусывает? — Генерал выжидающе смотрел на меня.

— Соленым огурцом! — не задумываясь, ответил я.

— Правильно! — радостно крикнул генерал. — Значит, Россия-матушка жива и будет жить!

Генерал залпом осушил рюмку и весь вечер молчал, умиленно поглядывая на меня.

Старики эмигранты спрашивали о России с трогательной почтительностью. В каждом слове чувствовалась любовь к родной земле, тоска и боль, которые они испытали за долгие годы эмиграции. Те, кто бежал из России в советское время, вели себя иначе. Они повторяли все самые грязные измышления реакционной прессы. Все это звучало в форме обвинения. Особенно усердствовал Кузнецов.

— Как вы здесь оказались? — поинтересовался я.

— За рабскую Россию я не хотел воевать. В сорок третьем я добровольно перешел к немцам.

— Предатель! Да если бы кто-нибудь увидел, как ты бежишь к немцам, тебя бы просто пристрелили.

За столом воцарилась напряженная тишина.

— Выпьем еще по одной за встречу, за здоровье! — вдруг сказал граф, пытаясь этим нарушить напряженную тишину.

Выпили.

Жена графа включила проигрыватель и поставила старую пластинку.

Ах ты, сукин сын, комаринский мужик,

Ты не хочешь моей барыне служить…

Ко мне подошел граф, взял меня под руку, повел в соседнюю комнату, посадил в кресло.

— Спасибо тебе, — сказал он.

— За что?

— Я думал, что вся советская молодежь такая же, как этот Кузнецов. Что вы не любите Россию, распродаете ее. Поэтому мне так хотелось поговорить с тобой. А на этого Кузнецова плюнь. Он торгует носками и перчатками, каждый месяц взаймы приходит просить. Россию он не любит, нет.

— Подонок, — сорвалось у меня. — Добровольно к немцам ушел.

— Не по-нашему это! Не по-русски! Русские никогда добровольно к врагу не уходили! Не было такого…

Граф помолчал минуту, глядя куда-то в окно и, видимо, думая о чем-то своем. Настроение его вдруг явно изменилось.

— Я воевал под знаменами Врангеля, — глухо сказал граф. — Расстреливал коммунистов. Думал, что спасаю Россию и свои земли на Волге! А вот прошло много лет, и я понял… Все, за что боролся, стоило пятачок. Россия существует, русский народ живет… А я что? Отрезанный ломоть. Всю жизнь на чужбине, без родины…

Граф замолчал и, тяжело облокотившись на колени, долго сидел неподвижно.

— Расскажи мне о зиме, о морозе, — вдруг попросил он. — За десять лет я только во сне видел русскую зиму.

Я рассказывал, как в январе под сапогами снег хрустит, как одевает он ели в пушистый белый наряд. В феврале ветры наметают сугробы. В марте солнце пригревает землю. В апреле веселая звонкая капель начинается…

Плечи графа вдруг вздрогнули. Этот большой, сильный человек заплакал. Он плакал, как ребенок, не скрывая слез. Потом отер слезы кулаком и сказал:

— Если бы я когда-нибудь попал в Москву, в Нащокинский переулок на Арбате, где я раньше жил, я бы встал на колени и целовал русскую землю…

ВО ВЛАСТИ «МАМОЧКИ ЮНАЙ»

Разговор о поездке на автомобиле по странам Центральной Америки начался в небольшом мексиканском кафе, которое называется «Мадрид». Оно находится почти в центре города Мехико, на узенькой улице Индепенденте, где дома двухэтажные, почерневшие от времени, где много маленьких магазинчиков, где беспрерывной лавиной движутся автомобили, отравляя воздух сизой бензиновой гарью.

Вместе с моим мексиканским другом Педро мы сидим за круглым столиком в углу и уже часа полтора ведем разговор о будущем путешествии.

— Мы проверили до последней гайки твой автомобиль, — горячо говорит мой друг. — До границы с Гватемалой мы проедем два дня. Это дорога среди джунглей. Потом начнутся горы Гватемалы с заснеженными вулканами. Из Гватемалы мы отправимся в Никарагуа, затем в Гондурас, Сальвадор, Коста-Рику, Панаму.

В этот же день мы сочинили прошения о визе. «Имею честь просить Вас выдать мне визу для посещения Вашей замечательной страны…»

Были написаны прошения во все посольства стран Центральной Америки.

И вот мы стоим перед консулом Гондураса, высоким, толстым человеком с пышными усами. Он встретил Педро по-приятельски и довольно долго хлопал его по спине, расспрашивая о делах, о семье. Я поверил в успех, и у меня стала пробиваться улыбка. Но радость была преждевременной.

Консула будто подменили, когда речь зашла обо мне. Лицо его вытянулось, и усы вроде обвисли.

— Гондурас — страна демократическая, — бормотал консул, — и я бы дал кому хотите визу, не задумываясь, но насчет вас, советских, существует инструкция. В ней сказано, что консул не может выдать визу без согласования с министерством иностранных дел…

— МИД, конечно, разрешит! — бодро перебил его Педро.

— Я тоже так думаю, — неуверенно поддакнул консул. — Посылать телеграмму в МИД будем за ваш счет. Гондурас — страна маленькая и бедная, средств нам отпускается мало.

Наш голубой трехсотсильный «додж» носился в тот день по Мехико, останавливаясь у посольства и миссий стран Центральной Америки. Везде нас ласково встречали, но, когда слышали «советский», начинались ссылки на инструкции, на приказы, и в конце концов сочинялась телеграмма «за наш счет».

Прошло дня три, прежде чем появился первый отклик на прошение. Отклик довольно громкий. Почти все крупные газеты Мексики поместили в тот день сообщение американских агентств, озаглавленное: «Советского корреспондента не пустят в Гватемалу».

В заметке говорилось: «Президент Гватемалы генерал Идигорас на очередной пресс-конференции сообщил журналистам, что он категорически запрещает советскому корреспонденту Василию Чичкову въезд в Гватемалу». «Почему?» — спросил президента кто-то из журналистов. В ответ Идигорас пустился в пространственные рассуждения о «коммунистической угрозе», о том, что советские журналисты на деле не журналисты, а коммунистические агенты.

Далее в заметке указывалось: «Попытка красного журналиста побывать в Гватемале совпадает с