– Должен ли я отвечать ему? – неуверенно спросил Чудотворцев.

– То есть разумеется, – закивал товарищ Цуфилер из своего сумеречного далека. – Желательно на немецком языке, в аргументации мы вас не ограничиваем. Так и обращайтесь к нему: Herr Klingsohr. Отвечайте ему, как вы сами считаете нужным, иначе он заподозрит, что мы вами манипулируем, а тогда ваша с ним переписка потеряет смысл, хотя как знать… Если он сочтет вас конфиденциальным медиумом нашей информации, тоже будет неплохо. У нас к вам только одна просьба: каждое ваше письмо во тьму внешнюю должно сопровождаться письмом в противоположном направлении, так сказать, во внутреннюю сферу или в лагерь света. Это придаст насыщенность и подлинность вашим эпистолам, поскольку вы автор диалектический или диалогический, чуть было не сказал, идеологический. Итак, во внешней тьме ваш адресат – господин Клингсор, а во внутреннем свете – товарищ Амиран.

– Ариман? – переспросил Чудотворцев. («Товарищ Марина», – пронеслось у него в голове.)

– Нет, именно Амиран, – подтвердил Цуфилер. – Разве вы забыли? Вы же сами находили такую анаграмму к имени Ариман и совершенно справедливо усматривали в Амиране яфетическую параллель к Прометею, его более чем вероятный и более древний прообраз. Кстати, не худо было бы познакомить с Амираном и господина Клингсора. Скажу вам прямо: мы заинтересованы в том, чтобы поддерживать в господине Клингсоре миролюбивые чаянья и не лишать его надежды приобрести замок де Мервей мирным путем, хотя и уступать ему этот замок мы вам не советуем.

В голосе товарища Цуфилера послышалась нотка угрозы, но до Чудотворцева дошло наконец, почему он должен находиться «вне тюрьмы». Для господина Клингсора переписка тоже потеряла бы смысл, если бы он узнал, что ему пишут прямо из учреждения, ему самому служившего образцом.

Честно говоря, Платон Демьянович не был в «своем» замке с той ночи, когда вместе с Орлякиным читал надпись на гробнице: «Et in Arcadia ego». Все документы, связанные с приобретением замка, так и остались у Орлякина, теперь уже покойного, и Платон Демьянович при всем желании не мог бы кому-либо «уступить» замок. В письме к «высокоуважаемому господину Клингсору» Платон де Мервей написал, что замок расположен во французских, а не в испанских Пиренеях и расставаться с ним он намерения не имеет. Не потому ли Гитлер утратил интерес к испанской войне и форсировал войну с Францией, не оккупируя в то же время ее южных областей, чтобы не захватывать замок грубой силой, но все-таки завладеть им?

А Чудотворцев писал мнимому Клингсору, что в пиренейском замке де Мервей должно состояться «Действо о Граале», в котором Парсифаль не задает вопроса о происходящем, но оправдание Парсифаля в том, что Клингсор выдает замок де Мервей за Монсальват, и Парсифалю предстоит обрести подлинный Монсальвеш (Монсальват) и с ним замок де Мервей, который есть ничто без Грааля, а с Граалем и замок де Мервей оказывается Монсальватом, где можно услышать мелодию бессмертия.

Письмо ушло к немецкому адресату, и Чудотворцев тут же подготовил письмо к товарищу Амирану, где тоже упоминал «Действо о Граале» с возможной мелодией бессмертия, которую заглушает сумбур вместо музыки. Что же касается Клингсора, он напоминал, что Клингсор – не Парсифаль и потому не может завладеть Граалем, хотя не существует без него, как и Парсифаль. Но как замок де Мервей, так и замок Монсальват (Монсальвеш) исчезают в Невидимом, подобно граду Китежу когда в них вторгается недостойный, и Клингсор стремится завладеть замком де Мервей и замком Монсальват «с миром» (отсюда претензия на мировое господство, хотя в немецком языке «der Frieden» (мир) и «die Welt» (мipъ) – слова разные). При этом замок Монсальват (Монсальвеш) и замок де Мервей могут оказаться одним и тем же замком (Граалю закон не писан), и потому Клингсор не прочь заключить мирный договор со своим противником ради того, чтобы вернуть себе замок, хотя замок этот может оказаться для него мнимым, даже призрачным. И вслед за этими поэтическими загадками, весьма далекими от исторического материализма, Чудотворцев излагает доктрину А.И. Фавстова, обосновывающую союз трех империй (Германской, Австро-венгерской и Российской) как залог и единственную предпосылку мира в Европе (иначе мировая война, в которой не может быть победителей). Чудотворцев представил это письмо в учреждение, куда ходил регистрироваться (там не отважились прочесть его, сразу же отправив наверх), а Платон Демьянович сосредоточился на своей собственной рукописи.

Товарищ Цуфилер появился в Осоавиахимовске быстрее, чем можно бы ожидать. Клингсор ответил на письмо Платона де Мервей! Письмо было написано в резко агрессивном тоне (не без ухищрений куртуазной вежливости, впрочем). Господин де Мервей со своей проницательностью не может не понимать, что он, Клингсор, уже владеет Граалем и предлагает господину де Мервей добром уступить замок исключительно из вежливости. Разве господин де Мервей не знает: кто владеет Граалем, тот владеет Копьем, а Копье пронзает видимое и невидимое, нанося незаживающие раны? Не противоестественно ли, что он, Клингсор, владея Граалем, не владеет замком де Мервей? Кто как не господин де Мервей заинтересован в том, чтобы исправить подобную противоестественность? У Клингсора даже возникают сомнения, действительно ли господин де Мервей владеет своим замком, иначе он вернул бы замок Клингсора Клингсору, не вынуждая его, Клингсора, пустить в ход Копье.

Товарищ Цуфилер спрашивал Чудотворцева, как он думает, не означает ли это, что Гитлер уже владеет секретным оружием, обеспечивающим ему победу при любых обстоятельствах? Чудотворцев ответил, что он так не думает, но хотел бы изложить свое мнение в более привычной для него форме письменного анализа, обращенного и к господину Клингсору, и к товарищу Амирану. Такая двойная обращенность уточняет и углубляет истину. Товарищ Цуфилер даже задержался в Осоавиахимовске в ожидании обоих писем. Клингсору Платон де Мервей писал: кто владеет Граалем, тот не может не владеть замком де Мервей, и стремление приобрести замок де Мервей позволяет (заставляет) усомниться в том, владеет ли господин Клингсор Граалем и не заблуждается ли как по поводу замка де Мервей, так и по поводу Грааля. В этом месте письма вежливое обращение к господину Клингсору во втором лице сменяется нейтральным упоминанием Клингсора в третьем лице. Если бы Клингсор владел Граалем, он не написал бы своего письма, и вообще не было бы их переписки, так как не было бы мира: мир был бы уничтожен, ибо для Клингсора небытие совершеннее бытия. Вот почему Клингсор вряд ли может владеть Граалем, это было бы нарушением Традиции, а без Традиции и Грааль не Грааль, а мнимое его подобие. Кроме копья Грааля, существует еще меч Зигфрида, он же солнечный герой Амиран. Отец Амирана неизвестен, ибо засекречен: очевидно, он нарт, осетин, то есть ариец. (Не отсюда ли слух, что Чудотворцев написал в конце тридцатых годов работу по расовому вопросу?) Волк Фенрир, согласно Старшей Эдде, проглатывает солнце; Амиран, проглоченный драконом вешапи, освобождается из его брюха сам и освобождает солнце. Амиран кует себе меч и похищает с неба свет в образе небесной девы (Камари или Камар (карма?). За это Амиран наказан, прикованный к высочайшей вершине Кавказа. Печень ему клюет орел, что напоминает незаживающую рану Анфортаса. Амиран таится в скале, как император Фридрих, и не Амиран ли – истинный властитель мира, который рано или поздно после мучительного искупления восстановит всемирное царство? (Чудотворцев писал по-немецки «das Reich».) Не потому ли Гитлер, когда его войска вторглись на Кавказ, первым делом послал эсэсовцев-альпинистов из «Братства Люцифера» на вершину Эльбруса, чтобы они водрузили там черное знамя со свастикой, то ли увековечивая заточение Амирана, то ли пытаясь вступить с ним в союз? Не напоминает ли в данном случае свастика знак вопроса, который должен задать Парсифаль, чтобы исцелить короля Анфортаса и обрести Грааль? Чудотворцев как бы по рассеянности то и дело пишет вместо «Amiran» «Ariman», играет этой магической анаграммой, наводя на мысль о неизбежном соперничестве и неизбежном сотрудничестве Люцифера и Аримана.