Фабианское общество проповедовало социализм, но ему был нужен социализм без Маркса и революции, который представить так же трудно, как Макбета без убийства. Фабианцы хотели, чтобы социализм был интеллектуальный, респектабельный, действительный, прагматический, «полновесный» английский социализм, направляемый умом, тяжелым трудом и непрестанными заботами супругов Вебб и превосходным здравым смыслом Бернарда Шоу. Это общество, основанное в восьмидесятых годах, распространяло свои помыслы и аргументы посредством «Фабианских трактатов», его можно было бы назвать интеллектуальным лобби, задумавшим привнести социализм в современные политические институты. Фабианцы относились к группе «Б» согласно классификации Беатрисы Вебб, разделявшей людей на классы «А» (аристократы, артисты и анархисты) и «Б» (благотворители, буржуа и бюрократы) 17. Они не считали необходимым опираться на рабочий класс, а предпочитали, как говорил Уильям Моррис, «постепенно заряжать просвещенных людей нашими устремлениями» и «постепенно внушать правительствам наши цели»18. Они добились замечательных успехов среди людей, себе подобных, а их было примерно семьсот-восемьсот человек, индивидов ученого склада, схоластиков, державшихся в стороне от тех, об участи которых они так пеклись. В Англии представители просвещенных классов не пытались, да и не могли проникать в профсоюзы. Опровергая марксистскую догму о неизбежной и обязательной классовой войне, фабианцы доказывали, что трудящиеся и их наниматели могут решить свои задачи в рамках капиталистической системы, поскольку именно прибавочный капитал обеспечивает их работой. Лекции, «разоблачающие» Маркса, с которыми выступал Бернард Шоу, «высокий, осанистый и рыжеволосый», говоривший всегда выразительно и провокационно, вызывали особый интерес. На представлении пьесы «Майор Барбара» в декабре 1905 года присутствовал и премьер-министр Бальфур, когда Бернард Шоу устами своего героя Андершафта, владельца военного завода, рассуждая на тему «преступления, называющегося бедностью», говорил: «То, что вы называете преступлением, ерунда: здесь – убийство, там – воровство. Что они значат? Они – лишь случайные инциденты и недуги жизни: в Лондоне не больше пятидесяти настоящих профессиональных убийц. Но там миллионы бедняков, несчастных и униженных, немытых, ненакормленных, в лохмотья одетых людей. Они отравляют нас морально и физически; они умерщвляют счастье в обществе; они вынуждают нас отказываться от своих свобод и прибегать к актам противоестественной жестокости из-за опасений, что они восстанут против нас и затянут в свою бездну. Только недоумки боятся преступников; все мы боимся бедности».

Супруги Вебб обличали преступление бедности в своих многочисленных докладах, на социальных мероприятиях и в долгих, проникнутых английской любезностью беседах. Стремясь к совершенствованию общества, они в то же время сохраняли склонность к авторитаризму и неприязнь к демократическим процессам. Они поддерживали протекционизм Джозефа Чемберлена (Беатриса даже как-то собиралась выйти за него замуж 19) и все, что могло способствовать укреплению государства и приносить доходы для улучшения канализации, организации суповых кухонь и увеличения страховых фондов по безработице. Им не были нужны либералы, не понимавшие ни империалистических, ни социалистических требований новой эпохи, и они не доверяли партии неискушенных людей, неспособных навязать свою волю. Они нуждались в сильной партии, которая бы не занималась всякой чепухой, а ясно и по-деловому представляла себе национальные потребности и лелеяла будущее нации, как гувернантка: готовила для нее чистые одеяния, умывала, чистила ей нос, заставляла сидеть прямо за столом и соблюдать правильную диету. Такой «гувернанткой» могла быть только консервативная партия, обновленная Чемберленом и действующая, руководствуясь советами господина и госпожи Вебб: только она могла подарить Англии социализм тори.

Апостолом ортодоксального социализма был Генри Мейерсон Гайндман, лидер Социал-демократической федерации, состоятельный выпускник Итона и Тринити-колледжа, учившийся в нем одновременно с принцем Уэльским. Преданная марксизму, но далекая от рабочего класса, Социал-демократическая федерация впитала все революционные доктрины континентального социализма и, не имея последователей, напоминала фантастическое бестелесное существо, наделенное голосом. «Я успокоюсь только тогда, когда буду знать, что революция совершится в ближайший понедельник в десять утра», – говорил Гайндман 20. Предположительно она должна была свалиться с неба, поскольку в его планах рабочие не значились в роли инициаторов. «Класс рабов не может быть освобожден рабами, – заявлял он. – Лидерство, инициативу, учение, организацию должны обеспечить те, кто рожден в других условиях и уже на раннем этапе жизни подготовлен к тому, чтобы использовать свои способности». Его раздражала британская система, в которой правящий класс абсорбировал вожаков рабочего класса, которые с готовностью продавали себя господствующему меньшинству (то есть либералам), «научившись всему у социалистов, жертвующих собой ради них». Тональность заявления подтверждает предположения друзей, будто Гайндман, заядлый игрок в крикет, превратился в социалиста, разозлившись на весь мир 21, когда его не включили в команду Кембриджа. Вместе с Робертом Блэтчфордом, редактором «Клариона», и другими энтузиастами Гайндман на всех митингах, в пламенных речах и статьях неустанно воспевал пришествие того самого заветного утра, без ожидания которого он не смог бы существовать, но которого не желал британский рабочий класс.

В 1901 году произошло событие, изменившее баланс политических сил. Палата лордов, выступая в данном случае в роли апелляционного суда, приняла решение по иску компании «Тафф Вейл», установившее правило, в соответствии с которым профсоюзы можно было привлекать к ответственности за ущерб, наносимый забастовками, что создавало реальную угрозу фондам пенсий и пособий. Эта акция правящего класса убедила английских трудящихся в необходимости политического представительства. До этого английские рабочие полагались на привычные методы прямого действия в борьбе с нанимателями с помощью профсоюзов и не прибегали к парламентским политическим средствам. Подтвердив свою политическую лояльность либералам, английские рабочие не оказывали поддержку социалистической партии и отвергали классовую войну. «Английский рабочий класс, – писал Клемансо, – буржуазный класс»22. Континентальные товарищи считали конгрессы английских тред-юнионов скучными и безжизненными, потому что их участники избегали идейных дебатов и интересовались лишь сиюминутными приобретениями. Если для француза такие приобретения означали подготовку социальной революции, говорил один зарубежный гость, то в представлении английского рабочего они касались лишь его самого, а разговоры о «фундаментальных принципах и вечных истинах» его только раздражали 23. Англичанина не интересовали новые социальные системы, говорил Морли, «он хотел, чтобы к нему лучше относились при существующем режиме».

В 1892 году о вечных истинах британцам напомнил шотландский шахтер с задатками пророка Кейр Харди, тридцатишестилетний невысокого роста господин с привлекательной внешностью, горящими, как угли, карими глазами и густыми волосами, зачесанными назад с выпуклого лба. Он родился в однокомнатном деревенском доме над угольными залежами Ланаркшира и рос в этой же комнате, в которой умещались двое взрослых людей и еще девятеро детей. Каким-то образом матери удалось научить его читать, и он в возрасте семи лет смог устроиться на работу посыльным к пекарю. Однажды единственный кормилец многодетной семьи с безработным отцом и матерью, родившей еще одного ребенка, каждодневно проходивший две мили в любую погоду, опоздал на пятнадцать минут. «Тебя хозяин ждет наверху», – сказала девушка, стоявшая за прилавком. Когда мальчишка поднялся по ступеням наверх, где за столом из красного дерева сидел хозяин с семьей и пахло кофе и горячими булками, ему сказали, что он уволен и в наказание за опоздание лишен недельного заработка. На выходе служанка из жалости подала ему булку.